Откупное дитя - Юля Тихая Страница 5

— Ещё не ведьма, — соглашается русалка. — Пока так только, ведьмочка, глупая ещё и маленькая. Но если научишься — будешь любого ведуна лучше.

— Я не научусь, — упрямлюсь я. — Я откупное дитя, и Отец Волхвов…

— …не пришёл за тобой, разве не так?

На это мне нечего ответить. Озеро шуршит водами, грач важно чистит пёрышки, а средняя русалка всё-таки шлёпает по рукам младшую и велит утопленнику возвращаться в озеро. Всё это дико, всё это жутко и странно, а ещё всё это не вяжется, как слова не складываются в сказку. И я ловлю, ловлю их за хвосты, и спрашиваю наконец:

— Разве не должны вы ненавидеть что ведьм, что ведунов? Они ведь рубят нечисть, и вы ведь… тоже…

Грач запрокидывает голову, будто пытается глаза закатить по-человечески. А старшая русалка смеётся и завязывает нить в узел.

— Маленькая ты ещё, вот и не понимаешь. Ну, иди! Поглядись — хорошо?

Я иду, будто деревянная. Влажный с ночи подол рубашки путается в ногах. Озеро кажется чистым совсем, но вода непрозрачная, а мерцающая, будто зеркало. Вокруг моего простого, привычного лица корона из огненной рыжины, а в ней медные цветы да серебро.

Красная нить из ворота свисает до самой воды. Я наматываю её на пальцы, выдёргиваю с силой, и озеро пожирает её.

✾ ✾ ✾

— В общем, слушай, — важно говорит грач и перескакивает на валуне поудобнее. — Я один раз только объясняю, понятно? Так что хоть сделай вид, что соображаешь немножко!

— Не обижай девочку, — журит его русалка.

— Да больно оно мне надо! А ты слушай, слушай! Что ты знаешь вообще про себя, откупное дитя?

Я кое-что про себя знаю: всё, что надобно знать. Когда в моём роду накопилось уж слишком много грехов, знающие люди пригласили ведуна, и ведун сотворил над моей матушкой свой ритуал. Так и родилась я, самое поганое дитя, отданное на откуп всему дурному, что во всём роду есть. Я забираю с собой всё негодное и ненужное, я ухожу прочь в чёрный лес, и там меня заберёт Отец Волхвов, разорвёт надвое и сожрёт.

— Глупости всё, — кряхтит грач.

И объясняет по-своему.

Отец Волхвов, говорит грач, и в его хриплом голосе звучит что-то похожее на почтение, мудр, велик и умеет отличать дурное от хорошего. Он может пожрать самое великое зло из всех, а отрыгнуть за то крошечную каплю добра. Добро не даётся легко, не правда ли, ведьмочка?

Русалки смеются, и я рассеянно киваю. Медные цветы звенят в моих волосах.

Нехорошо это, ведьмочка, дарить божеству то, что тебе самом негоже. Не слышала разве, что на алтарь нужно класть всегда ту ленту, что краше, а в блюдце на погосте насыпать отборного зерна? Не выбирала ты разве для духов самую ровную иглу, не снимала со сливок для домового верхний, самый жирный слой?

Если уж откупаться от сил, — так то не так делается. Если гневаются на людей силы, силам отдать нужно самое дорогое, самое прекрасное, самое любимое. Не первый крик проклятого ребёнка, а красавицу в самом цвету. Не дитя, что никто не успел ещё полюбить, а верного мужа, на все руки мастера, опору своему дому. То будет жертва, угодная силам, правильная жертва, честная.

А ты — что с тебя силам взять? Что за интерес к тебе силам? Отец Волхвов, может, и заберёт тебя, но не потому, что ты для него откуп, а потому, что ты дурное и греховное. А откуп ты не для него, а для Рода. И люди твои откупились не от Отца Волхвов, а от себя.

Их ритуал держится, пока ты не вернёшься.

— Я не увернусь, — каркаю я и облизываю губы. — Больно надо!..

— Это сейчас тебе не надо, — грач склоняет голову в сторону и переступает по листьям. — А там, кто знает…

— Мне и не будет надо. Ничего такого не надо!

Русалки смеются, а старшая тянет ко мне нежные ладони и гладит по голове. Русалка на голову меня выше, справная, гибкая и сильная, и похожа она не на утопленницу, а на дитя сил.

— У тебя есть проблема, — продолжает грач и косится на меня с издёвкой.

— Мне идти некуда, — соглашаюсь я.

— Ха! Нет, другая. Для своего Рода ты поганая и откуп, а для самой себя ты дурная и проклятая. Чувствуешь разницу?

Я морщусь и вгрызаюсь в губу. Грач говорит так, как будто разница есть, и это я глупая, если не понимаю. Но всё это так странно, что я не понимаю уже совсем ничего.

Грач вздыхает, а потом говорит:

— Встретишь Отца Волхвов — умрёшь.

А русалка подсказывает:

— Насовсем.

Я давно знаю, что должна умереть. Я вчера сидела в жертвенном кругу у мёртвого дуба. Может быть, я и умерла, а грач и русалки — всего лишь мне кажутся?

— Если хочешь жить, — важно говорит грач, не понимая, о чём я думаю, — тебе нужно успеть кое-что, пока ты от него убежала.

— Убежала? Но разве же можно от Отца Волхвов — убежать?

— Вот глупая! Анфиса, ну почему же она такая глупая?

— А ты не обижай девочку, — грозит пальцем старшая русалка.

— Я-то? Ох и намучаюсь!.. За что мне это, вот за что, Анфиса, за что?

— Ты будто не знаешь…

— Ша! Эй, дурочка, как там тебя. «Разве ж можно убежать». А сейчас ты, по-твоему, что делаешь?

— Я.. Но…

Я сперва хмурюсь, не понимаю. А потом вскакиваю на ноги:

— Ты! Ты, да ты же!.. Ты меня что — украл?!

— Чего?!

— Ты меня украл! Я думала, я-то думала ты мессир! Посланник сил, ведёшь меня… куда там надо! А ты меня украл, и теперь я ещё хуже, чем была, и теперь… ах ты погань, да я тебя!..

Я бросаюсь на него, как кидаются на козу, промышляющую вредительством в чужом огороде. Козы — хитрые твари, лукавые, говорят, козы научились этому у лесной нечисти, оттого на крыши лазают и обманывают. Чтобы поймать козу, нужно идти мимо, будто совсем и