Возвращение - Галина Дмитриевна Гончарова Страница 45

Что уж там, его то вина. Если бы не он…

У него было свое мнение о происходящем. И Фёдор невольно ему помог, сказав про обман.

Действительно, обман то и был. Руди хотел подсунуть ему Элизу вместо Устиньи. Заметив интерес к боярышне, перетянуть его на другую девушку, и воспользоваться тем в своих целях.

Но — не та.

Не то, не так, вот и вышло, как получилось…

Получается, в смерти Элизы виноват и Руди, и его затеи.

— Хорошо, — чуточку повеселел Фёдор.

— Тогда, мин жель, одевайся, закрывай руки, а я пойду готовить завтрак.

— Руди, ты⁈

— Я, именно я. Слуг я отпустил, всех остальных не приглашал, мы сейчас в доме одни. Нам надо было поговорить без свидетелей.

— А-а…

— Позавтракаем, и отправляемся — куда?

— Во дворец. За деньгами.

Фёдор решил побыстрее разделаться с неприятным, и сосредоточиться на хорошем. И только так.

Руди промолчал.

Сказать ему хотелось многое, и сделать тоже. Но…

Есть в смерти Элизы его вина. Есть. И перед собой не скроешься. Так что — делаем. И не вспоминаем.

Глава 9

* * *

В светлой уютной горнице Агафья Пантелеевна уселась на лавку, и Устю за собой потянула.

— Дай-ка я еще раз на тебя погляжу. Да, кровь в тебе проснулась, наша, старая кровь. Ты уже в храме была?

— В храме? Или в роще? — парировала Устя.

— И там, и сям, — не осталась в долгу прабабка. — Рассказывай, не заставляй каждое слово клещами тащить. Чай, не маленькая уже.

Устя только краешком рта ухмыльнулась.

Не маленькая…

Бабушка, я одну жизнь уже прожила. Вторая сейчас идет…

— Была. В рощу я ходила, Матушка Жива меня благословила.

— Знак свой дала?

Устя молча повернула ладонь к бабушке, та посмотрела, кивнула.

— Веточка березовая. Любит тебя Матушка. Хорошо. А в храме была?

— Была.

— Как тебе там? Не тошно, не давит?

— Нет, — Устя даже растерялась. — А должно?

— Должно. Сила там чужая, нам там неуютно.

Устя промолчала.

Может, сказалось еще и то, что впервые ее сила в монастыре вспыхнула? Может, что она там прожила долгое время? Но в храме ей было… да никак и не было! Еще б Фёдор…

Из-за Фёдора ей было противнее. Но с ним и на облаке вдвоем тошно было бы.

— Тоже хорошо. В рощу ты уходить не хочешь? Волхвой стать?

Устя качнула головой.

— Не хочу. Не чувствую я в себе этого. Не моя дорога.

— Пусть так. А чего ты хочешь?

Устя пожала плечами.

— Не знаю пока. Бабушка, ты расскажи мне лучше, что в мире творится. Почему с нами так поступают? Рощи вырубают, волхвов и волхвиц изводят. Я же вижу, это валом накатывается, не просто так это идет…

Агафья аж поперхнулась от неожиданности.

— Устя… ты что⁈

— Бабушка, я давить не буду. А только сколько священных рощ исчезло? Не просто же так! Сколько волхвов, волхвиц, сколько погибло? Можешь ты узнать? Почему кровь так редко просыпается? Раньше ведь чаще было! Почему так⁈

Агафья задумалась.

— Не знаю, Устенька. Не знаю.

— Вот и плохо, — припечатала внучка. — Бабушка, а есть ли возможность узнать? Страшно мне, жжет меня, как огнем. Не дОлжно такому быть, но кажется мне, что изводят нас под корень. Изводят не огнем и мечом, а хитростью и зломыслием.

Агафья замолчала.

Внучку она разглядела еще с первых минут. И не столько Дарью лечила, сколько на Устю смотрела. Дар Живы-матушки, он разный бывает.

Есть тот, который к жизни, есть тот, который к смерти. А такого, как у Усти, она и не видывала раньше. Огонь, живой, но черный. Смертный то огонь.

Но ведь огнем и болезнь выжечь можно!

А можно и дом сжечь.

Странная сила, ранее невиданная. Не меч и не щит, не лечение и не учение, что-то новое.

Не видывала такого Агафья. Потом уж ей объяснит Устинья то, что узнала от Добряны. Потом.

Исконно-то ее сила к лечению тянулась, но пройдя через ярость, через боль, через смерть, потемнел целительный огонь. Просто такое редко бывает, чтобы человек уходил — и с того света силой ненависти вернулся. Устинья одна, может, и не одолела бы. А с Вереей на двоих у них и сил, и гнева лютого, подсердечного с лихвой достало.

— Можно узнать попробовать. Но это мне уехать придется.

— Надолго?

— Надолго, внученька, — ехидно ответила Агафья. — Но не сразу. Вот как санный путь ляжет, так и соберусь в дорогу. А до той поры тобой займусь. А то что ж такое — сила есть, а применить ты ее и не сумеешь. Почему Дарье не помогла?

— Не умею, — вздохнула Устя. — только и могла, что свою силу ей переливать, да следить, чтобы усвоилось.

— То-то ей, небось, и плохо было. Голова кружилась, все тело ныло.

— Было. Последнее время лучше стало.

— Потому как ты неправильно поступала. Ты ей свою силу отдавала.

— А надо было не так?

— Конечно, нет. Сила Живы-матушки весь наш мир пронизывает, она вокруг нас, она в каждом глоточке воздуха, в каждом солнечном лучике. Когда ты своей силой начнешь лечить или разить, истаешь в считанные часы. А когда ЕЁ силу берешь и человеку отдаешь… понимаешь, дитятко неразумное?

Устя понимала. Но…

— Научишь меня? Бабушка?

— Научу, конечно. И как с миром сливаться, и силу эту видеть, и очищать ее, и через себя прогонять — всему научу. С завтрева и начнем.

— А батюшка с матушкой против не будут?

Агафья только фыркнула.

— Не будут. Знают они, кто я такая… только для всех приболела я, вот и к вам приехала. Чтобы ты за мной доглядела какое-то время.

Устя только плечами пожала.

— Поверят ли?

— Кому хочется — те поверят. Да и ни к чему болтать. Род у нас старый, сила в девочках вспыхивает иногда, поймут твои родители. Никуда не денутся.

Устя медленно кивнула.

— Сила… откуда она в нашем роду?

— А вот так. Когда государь Сокол на Ладогу пришел, с ним и твой предок был. Велимиром его здесь прозвали, а старое имя он отринул. Так получилось, полюбил он. Встретил