Возвращение домой - Евгения Преображенская Страница 25

Она ускорила шаг, ощущая, как в груди бьётся сердце, которое только недавно молчало. Внезапно мир приобрёл краски, запахи и звуки. Бескрайняя тёмно-зелёная гладь выросла перед девушкой.

Волны накатывали на угольно-чёрный песок. Белая пена шипела, будто тысячи змей.

Она шла по грани между рассерженной морской стихией и безжизненной пустыней.

Кто она? – понять было нельзя. Она была – и её не было одновременно. И это было не хорошо, но и не плохо.

Неясным образом девушка почуяла острый запах крови. Это была кровь не её, но сотен существ. На миг она увидела разорённые храмы и таверны, трупы людей и лошадей – горы трупов, и чёрные тучи воронья над ними.

В голове её возник и пропал короткий истошный вопль, не похожий даже на крик зверя.

Она вспомнила:

– Я умирала… Умирала, привязанная к столбу… вместе с моими братьями и сёстрами… Я хотела умереть. Я думала, что принесу добро. Во славу Единого! Во славу света Его! Но меня обманули… Не было света, и не было чертогов… Моя смерть стала бессмысленной… И мне пришлось жить…

–Круг замыкается, – пронёсся на краю её сознания отчётливый шёпот. – Таков Закон. Пробудись, Безымянная. Настало твоё время… Вновь.

5 Конец и начало

Не сходя с сумеречной тропы, девочка осторожно приблизилась к фигуре, застывшей среди корней дерева. Насколько позволяла разглядеть ночная мгла, это был взрослый человек. Тело его было тонким, кожа тёмная и морщинистая, как вяленое мясо. Девочка нашла, что они во многом похожи.

Некоторое время мужчина, погибший в Каахьеле, и ребёнок, рождённый в нижнем мире, смотрели друг на друга. В их мутных глазах мешалось любопытство и непонимание. Кадавер не нападал. Бывшая узница не испытывала омерзения, глядя на него.

– Идём дальше, Ульга, – тихо сказала ей Дженна и поманила за собой остальных.

За время путешествия до Сии она успела познакомиться с каждым из бывших узников. Половина из них была рождена в нижнем мире. Остальные же помнили свои ошибки и желали исправить их, поднявшись против Врага. Поднявшись в прямом смысле слова! Ведь им пришлось приложить усилие, чтобы вспомнить жажду движения…

Убедился в том и Катан, который поначалу отнёсся с недоверием к затее подруги.

– Кто этот человек? – спросила Ульга, проходя мимо кадавера.

– Один из неупокоенных мертвецов, – ответила Дженна. – Когда-то их было здесь много. Я помогла уйти большинству, но этот – один из тех, что не желает покоя.

– Как наши родители не желали нового мира, – вздохнула Ульга.

– Ты скучаешь по ним? – Дженна коснулась ладонью редких, мягких волос девочки.

– …А здесь все такие же, как мы? – вновь задала вопрос та, не ответив.

– Этот мир населяет великое множество самых разных существ, – сказала Дженна. – Там, куда мы направляемся, есть величайшее хранилище книг. Ты сможешь узнать обо всём, если захочешь, – она болезненно вздохнула и почесала руку. – Ах, как же зудит кожа…

– Не думала же ты, что навеки останешься в этом облике, – отозвался следующий за ней Катан.

– Что это значит?

– Мы меняем кожу, обновляемся.

– Я готова была претерпеть боль, но не чесотку! – возмутилась Дженна.

– Скажи спасибо, что драконы делают это не как змеи – чулком, а точно ящерицы – по частям, – рассмеялся Катан. – Когда-то я знал хранителя, который собирал свои старые шкуры, как платья. К старости он обезумел и стал надевать кожу юнца…

– С хранителями такое случается? – удивилась Дженна.

– Долгие лета не всегда приносят мудрость…

– Так или иначе, хотелось бы сбросить старую кожу до того, как мы достигнем Айваллина, – буркнула Дженна, продолжая неистово растирать руки, бока, голову.

– А мы тоже поменяем кожу? – поинтересовалась Ульга.

– Сия – добрая мать и своим детям, и приёмышам, – заверил Катан. – Я уверен, она напитает вас в достатке. Изменится не только ваш облик, но и сил станет больше.

– И пройдёт боль? – присоединился к разговору старый Зэркор.

– Трещины и язвы заживут, – пообещал Катан. – Детей напитает живая вода. Прокажённых исцелит мёртвая. А вот с болью души придётся справляться самим…

На пороге лета Айваллин утопал в розовой пене цветущих садов. В эту благословенную Элемой пору даже хладнокровные горожане полной грудью вдыхали пьянящий аромат тёплых ночей. Столица наполнилась негромким пением ламий, шёпотками и смехом влюблённых вампиров и оборотней. Дети Ночи и дети Дня в равной степени радовались жизни.

Теперь, когда кадаверов стало меньше, а призраки потеряли свою убийственную силу, даже в Обители смерти живая вода заглушала говор мёртвой. Зверьё спешило плодиться, и окружающие город леса были полны гомона.

После успешной охоты чёрный волк не спешил возвращаться во дворец, где на некоторое время расположились пребывающие в Айваллин хранители. Его горячее сердце не нашло покоя в обществе друзей, и привычка к одиночеству возобладала над хорошими манерами.

В немом беспокойстве волк остановился у высоких, навеки распахнутых ворот, ведущих в столицу. Непроницаемо чёрные глаза его взирали на четырнадцать фигур. Облачённые в длинные ниспадающие одежды боги Семи Путей и богини Семи Вод замерли, будто ожидая своего часа – времени, о котором пророчествовала жемчужный единорог.

Лица богов скрывались в тени деревьев, но согнутые в локтях руки обращались к страннику в приветственных жестах. Восхитительные рельефы завершали два великих древа: Жизни и Знаний. По замыслу художника при смыкании створок древа разделяли богов, дабы даже выточенные в камне они не воссоединились, дабы не были разрушены их творения и весь мир.

Но смогут ли в предстоящем бою удержать мир оставшиеся столпы – древа Смерти, Любви и Знаний? Решающее время близилось, и размышления о нём причиняли боль.

«…И ты, Гьюз, не ответишь нам, видела победу или поражение?» – вспомнил Сайрон.

«Отвечу, – произнесла та. – Нам уготовано и то и другое».

Не звук и не движение заставили чёрного волка сменить облик и насторожиться. До боли знакомый оттенок витали повеял из полуночной тьмы леса.

– Здравствуй, Расантер, – прозвучал голос. – Здравствуй, брат.

– Катхауэт, – прошептал Сайрон. – Здравствуй и ты…

Он не сразу узнал показавшегося в свете луны. Белые