По щучьему велению, по Тьмы дозволению - Евгения Преображенская Страница 14

— Я не потому… — начала было царевна.

— Ну да, тебя обижали, Несмеяной кликали, — продолжил колдун. — И это мне понятно. Меня в семье тоже обзывали, не уважали.

— … Ты навёл морок на моего отца! — перебила его Вита.

— Ну, навёл, — признал Емельян. — А как ещё я должен был поступить? Вот послушай… — он замялся. — Погоди, давай разведём огонь, темнеет же.

Он вновь прошептал что-то. Витария так и ахнула. Зашелестело и зашуршало, лес будто ожил! Со всех сторон к ним поползли ветви и коряги, большие и маленькие. Сами собой они сложились шалашиком и вспыхнули. Ярко, живо, высоко взвилось пламя.

— Так вот, — колдун устроился на подкатившемся бревне и кивнул Вите на место рядом с собой. — У нас не было времени познакомиться с тобой, но я, клянусь тебе, нормальный парень. Послушай…

Вита зло скрипнула зубами. Но, видя, как в руках у Емельяна появились две кружки с горячим дымящимся и сладко пахнущим ягодами напитком, подчинилась.

— Я родился и вырос в деревне, — начал свою историю Емельян Филин. — С детства видел, как народ угнетён. Год неурожайный, а царю что? Плати налог на землю! Соседи жмут в бока? Так мало царю своих ратников, он из наших мужиков самых сильных забирает. Уклонился, убежал — иди на каторгу, лес вали. А мы что? Только вилы держать умеем. Так вот мой папашка погиб, — юноша горько вздохнул. — Потом и мамка от тоски померла…

— От тоски? — Вита шмыгнула носом, проглотила слёзы. — Моя тоже…

Емельян с пониманием посмотрел на царевну, провёл пальцами по кружкам, вновь наполнив их.

— Ну и ты говоришь «колдовство», — продолжил он. — А чем прикажешь ещё судьбу ворочать? Одно чародейство остаётся… Нет у меня талантов к купечеству, как у братьев моих, нет силы богатырских кулаков, нет меча доброго, нет образования высокого. Народ вон воет, стонет, слова мои слушает, кивает, а бездействует. Я звал всех недовольных со мной идти к царю. Но они только письма собрали, а толку! Он их прочитает?

Вита отрицательно покачала головой. Ей стало грустно. Она прекрасно понимала, о чём говорит колдун.

— Царь-батюшка не только народ свой не слушает, но даже дочку родную, — всхлипнула она. — Я просила, я умоляла его сжалиться, ведь Инальт ничего плохого не сделал, он защитил меня от лиха! А отец всё равно велел его в цепи заковать и на каторгу отправить…

— Такие они, цари, — фыркнул Емельян. — Чуть что, сразу «на каторгу».

— А ты что, другим будешь? Хорошим? — вспомнила о своём гневе Витария. — Можно ли людей в свиней превращать? Угодно ли то богам?

— Коли превратились в свиней — значит, такими были внутри, — пожал плечами Емельян. — Что богам неугодно, так то они и не поощряют. А тут подсобили колдовством… Если не боги, то кто?

Колдун поглядел в глаза царевне, и не было в его взгляде злобы. Не был он похож на тёмного колдуна из сказок: тощего мерзкого старика. Не был он грубым бородатым моряком с Красного моря, не был темнокожим принцем с дальнего юга, не был женоподобным альвом.

Перед царевной сидел простой парень с приятным лицом и доброй улыбкой. Простой крестьянский сын, зато сын её родной земли. А в речах Емельяна была правда, которую не хотелось слушать.

Вита же вся полыхала изнутри от злости и обиды. Гнев на колдуна, на батюшку, на пропавшего Инальта, на саму себя разъедал ей нутро сильнее тёмной магии.

— Нехорошо это, — упрямо повторила она, — тёмным колдовством пользоваться.

— Нехорошо людей убивать, — пожал плечами Емельян. — Я, в отличие от твоего батюшки, ни одной души не загубил… Я колдовство на благо хочу использовать.

Вита не нашлась, что ответить, будто что ей уста сковало. А Емельян не настаивал. После горячих напитков он нашептал настоящий царский ужин: мяса печёного с яблоками, хлеба сдобного и пушистого, медовых пряников.

Емельян хотя и не был обучен грамоте, книг не читал, но оказался приятным собеседником. Он умел слушать и всегда добавлял: «понимаю». Он многое рассказал Вите о жизни простого народа, какие-то смешные истории вспомнил, шутил, смеялся.

Мало помалу царевна оттаяла, перестала хмуриться, аж по лбу тепло разлилось. Но она так и не улыбнулась.

Не было у Емельяна начитанности и образования, не было казны богатой и армии под рукой. Зато язык его был хорошо подвешен во рту. Со всей искренностью и сердечностью поведал он царевне о своём горячем желании помогать и добро творить.

Емельян спас Витарию от холода и голода, от диких зверей и от разбойников. Что же до лиха лесного, рядом с болотами и ручьями он был главным и самым могучим лихом. Как никогда он верил в свои силы. Поверила в него и царевна. Она размякла от питья и сытной еды, расслабилась в тепле и под боком сильного защитника.

Когда Вита задремала, Емеля оставил её у костра, а сам отошёл ближе к ручью. Он ступил во тьму, вслушался в говор воды, вдохнул полной грудью запах влаги.

Обольщать и очаровывать Емеля учился с детства, упражнялся на невестках юных, на соседках. Много ласки получил он в детстве от матушки. Он усвоил науку, познал женскую душу хорошо. Он умел лепить из неё то, что нужно ему.

Емельян убедил царевну Витарию в благородстве его помыслов. Он чувствовал, что та смирилась со своей участью. Она поняла: так проще, а может, и впрямь лучше. Будет Емельян Филин хорошим государем и ласковым понимающим мужем. Пусть и неверным…

Глядя в голубые глаза Виты, Емеля чувствовал только жалость. Видел он мельком этого колодника, с которым царевна бежала из столицы. Грубый вояка, подобные ему всё силой только и решают. Да пусть бы и бежали они дальше, если бы не нужна была Несмеянка для заполучения престола.

Чумазая, коротковолосая, обозлённая на весь белый свет царевна виделась Емеле скорее непослушной сестрицей, бодливой козочкой, нежели желанной супругой. Щёчки круглые, да не там полнота — под сарафаном грудь едва наметилась.

Другие округлости будоражили ум Емели. Другой взгляд бередил душу, наливал тело жаром… Тёмный, глубокий взгляд, как зелень омутов. Белые пышные груди, манящие, но