Развод. Без права на любовь - Инга Бережная Страница 3

Полицейские пришли ближе к вечеру, представились, показали удостоверения. Двое суровых мужчин с серыми, помятыми лицами, так похожими друг на друга, что я не могла их различить. Было унизительно и горько рассказывать им о том, что произошло. То, что сделал Егор, было преступлением. Они обещали возбудить уголовное дело. Наказать его. Но это не вернет мне ребенка. Не исправит того, что сделал его отец.

Ночью мне снова снились кошмары.

На следующий день я ждала, что придут родители. Надежда Львовна сказала, что им сообщили, о том, что со мной случилось. Я прождала до вечера, но они так и не пришли. Не понимала почему. У нас всегда были сложные отношения. Любимым ребенком в нашей семье всегда была Света. Младшая, желанная. Мама не уставала напоминать мне, что, забеременев, была вынуждена отказаться от карьеры балерины и Большого театра. Отец хотел, чтобы первенцем был мальчик. Они сходились только в одном — я лишнее звено в их идеальной жизни.

Но все же они мои мать и отец, неужели я им настолько безразлична?

Не понимала этого.

За три дня в больнице ко мне никто так и не пришел. Только каждое утро, ровно в девять медсестра приносила букет черных ирисов в высокой вазе. Не говоря от кого цветы, молча ставила на тумбочку рядом с кроватью и уходила.

Иногда мне казалось, что цветы что-то значили для меня в прошлом, но я не могла вспомнить, что именно. От лекарств мысли путались, а горе от утраты ребенка было сильнее, чем желание понять, кто присылал мне цветы. Или почему я лежу в отдельной палате, а персонал со мной подчёркнуто вежлив.

— Здравствуй, любимая, — голос выдернул меня из очередного кошмара.

Егор стоял рядом с кроватью и внимательно изучал мое лицо. Я думала, его уже арестовали за то, что он сделал с нашим ребенком. Муж усмехнулся, догадавшись, о чем я думаю.

— Удивлена, что я здесь, а не в камере? Признаться честно, ты подкинула мне хлопот с этими ментами. Они были очень решительно настроены, когда приехали к нам домой. Хотя, нет, ко мне домой. Ведь у тебя теперь дома нет. — Он презрительно искривил губы, — радуйся, что потеряла своего ублюдка.

— Потеряла? Я его не теряла. Ты убил нашего ребенка, — я хотела приподняться на локтях, но попытка вызвала вспышку боли внизу живота. — Как ты мог?!

Глаза Егора потемнели, он нахмурился. Кивнул на букет ирисов на тумбочке рядом с кроватью:

— Как я мог? Бога благодари, тварь, что я тебя не убил в том лесу, а хотел. Черт! Если бы не твоя сестра, которая умоляла тебя не трогать, то я бы уже был вдовцом!

— За что, Егор? Что я тебе сделала?! — Я не понимала такой перемены в муже, моя любовь за эти три дня перековалась в ненависть, но я хотела знать, почему человек, которого я называла своим мужем, который был отцом моего ребенка, убил его, — почему ты убил нашего сына?!

Его лицо стало вдруг холодным:

— Потому что его мать — шлюха спала с каждым, кто готов был ее взять. Зачала от любовника и хотела выдать чужого ублюдка за моего ребенка.

— Это неправда. Я всегда была верна тебе. Это ты спал с моей сестрой, — слезы побежали по щекам, — я любила тебя.

— Неужели? И поэтому сейчас ты лежишь в отдельной вип-палате, оплаченной одним из твоих любовников. И он даже дарит тебе цветы.

Егор схватил вазу с ирисами и бросил на пол. Осколки разлетелись по полу, так же, как наше счастье.

Глава 3

Звон разбитого стекла еще висел в палате, когда Егор встал вплотную к кровати, навис надо мной, подавляя, уничтожая, исходившей от него ненавистью. Я смотрела на него и не узнавала. Может быть, это не мой муж, а злобный двойник. Мистер Хайд, убивший Доктора Джекила и занявший его место. Но это его красивое волевое лицо. Его серые глаза с лучиками ранних морщин в уголках и пушистыми, загнутыми, как у девушки ресницами. И родинка справа над верхней губой тоже его.

Лицо, тело — все принадлежало моему мужу, Егору Соболеву, но взгляд, полный такой дикой ненависти, леденящей ярости был чужим. Супруг всегда смотрел на меня с любовью, обожанием, глубокой нежностью.

— Я любил тебя, доверял, а ты спала даже с охранниками в нашем доме, в нашей кровати. Ты хотя бы сама знаешь, чей ребенок был в твоем чреве или нет? — Его голос стал тише, ярость уступила место такой печали, что у меня сжалось сердце, ведь я любила его всеми клеточками своего тела. Три дня назад я боготворила этого человека, считала его лучшим из мужчин. Идеалом, самым добрым, честным, ласковым. Любила до той жуткой ночи в лесу, когда наш ребенок умирал во мне.

Никогда не смогу забыть, как жизнь моего сына покидала его. Я чувствовала это, осознавала. Не знаю, что может быть страшнее того, что я пережила той ночью. И этого я никогда не прощу Егору, какой бы сильной ни была моя любовь до этого. Теперь я его ненавидела, с тем же пылом, с каким раньше обожала.

— Не любил, если бы ты любил, то выслушал меня, а не стал бы верить наветам. Если бы любил, то не вышвырнул нас умирать. Я не знаю, кто наговорил тебе про меня ту ложь, но это и неважно. В лесу меня и нашего сына бросил ты. Твое преступление намного хуже вранья, ведь ты убийца, Егор. Хоть это ты понимаешь? Ты убил собственного сына, — я видела, что не достучусь до него, не смогу пробиться сквозь стену, которую он сам возвел вокруг себя, но я хотела, чтобы муж осознал, что совершил. Даже, если думал, что ребенок не его, ненавидел меня. Все равно, он теперь убийца. Кровь малыша ему никогда не смыть со своих рук, не очистить совесть раскаянием и благими делами. Это будет несмываемое клеймо, печать хуже той, что носил Каин.

— Не его, Лена, — Егор выпрямился, лицо искажала гримаса презрения, — и не ее, если ты вдруг решила, что Света рассказала мне все твои секреты. Думаешь, я не проверил слова твоих родных? Я до последнего не хотел им верить. Вытрясал правду из собственных сотрудников, как шут униженно просил признаться, что они спали с моей женой. И они не только рассказали, — Егор