Сердцеед в Венецианской паутине - Натали Карамель Страница 7

Я опустил юнгу на доски. Он стоял, пошатываясь, все еще не веря, что жив. Потом его вырвало — от страха, от напряжения. Матросы окружили нас. Тот самый оспиносый детина, которого звали, кажется, Жак, первый подошел ко мне. Он не сказал ни слова. Просто протянул свою огромную, мозолистую, грязную руку. Я, не задумываясь, вложил в нее свою — тоже грязную, в ссадинах и крови. Он сжал ее так, что кости захрустели, но в этом пожатии было что-то большее, чем сила. Было признание. Потом он хлопнул меня по плечу — удар, от которого я едва устоял на ногах.

«Ловко, граф!» — пробасил он. Другие матросы загудели одобрительно, кивая, хлопая меня по спине, по рукам. В их глазах, раньше смотревших с недоверием или снисходительной усмешкой, теперь читалось неподдельное уважение. Не к титулу, а к поступку. К тому, что я не побоялся лезть туда, где мог разбиться, чтобы спасти пацана. К тому, что я работал, не жалея рук. Уважение, выстраданное потом, кровью и риском. Это был луч солнца в сером дне. Маленький, но настоящий.

Вечером, когда самые тяжелые работы были позади, ветер чуть стих, а «Ласточка» мерно покачивалась на затихающих волнах, Жак подошел ко мне с глиняной кружкой. В ней плескалась темная, пахучая жидкость.

«На, граф. Заработал.»

Ром. Настоящий, крепкий, как удар кулаком. Я кивнул в благодарность и сделал глоток. Огонь хлынул в горло, разлился по груди, заставил кашлянуть. Матросы засмеялись — добродушно, без злобы.

«Не ваше вино, граф, да?» — ухмыльнулся кто-то.

«Нет, не мое,» — согласился я, сделав еще глоток. Огонь гнал прочь холод, накопившуюся усталость… и притуплял острые углы тоски. Очень быстро. Я был не привычен к такому зелью. Тепло разлилось по телу, голова закружилась, а язык развязался сам собой.

Капитан стоял невдалеке, у штурвала, куря трубку. Его пронзительные глаза наблюдали за этой сценой. Жак поднес кружку и ему. Капитан молча кивнул и отпил.

«Так почему король-то тебя в эту змеиную яму Венецию сплавил, граф?» — спросил Жак напрямую, как и полагается среди моряков. Другие притихли, слушая. «Версальский барин… не место тебе тут, по правде говоря. Хотя руки, вижу, золотые.»

Тепло рома, усталость, это неожиданное, грубое товарищество… и вечная, незаживающая рана. Слова сорвались с губ сами, тихо, но отчетливо в наступившей тишине:

«Осмелился… Осмелился жениться.» Я снова глотнул рома, чувствуя, как он жжет. «На женщине… которую люблю. Безумно. Больше жизни. Больше всего.» Голос дрогнул. «А у короля… на нее были другие планы.» Я усмехнулся, горько. «Вот и ссылка. Под благовидным предлогом. Чтобы убрать с глаз долой… и наказать.»

Тишина повисла густая. Потом Жак тяжело вздохнул и хлопнул меня по плечу снова, уже не так сильно.

«Ну… сука жизнь, граф. Сука жизнь.»

Другие закивали, загудели что-то сочувственное, нечленораздельное. В их глазах читалось понимание. Не придворных интриг, а простой мужской правды: отобрали женщину — хуже смерти. Капитан молчал. Он смотрел на меня через клубы дыма от своей трубки. Его взгляд был непроницаем, но в нем не было осуждения. Было… знание. Знание о потерях. Он просто кивнул, один раз, коротко. Как тогда, на причале. Этот кивок значил больше всех слов.

В этот момент на палубу, шатаясь, как пьяный, хотя был трезв как стеклышко, выбрался Луи. Зеленый, мокрый от пота, он успел сделать два шага, судорожно схватился за борт, и его снова вывернуло наизнанку. Матросы фыркнули. Кто-то пробормотал: «Барин не мореход». Жак махнул рукой двум матросам:

«Тащите недобитка обратно в каюту. Пусть там с ведром милуется.»

Луи, слабо ругаясь и давясь, был уволочен обратно вниз. Его жалкое существование лишь подчеркнуло общую атмосферу тяжелого, но мужского вечера на палубе.

Я допил свою кружку рома. Огонь внутри слился с теплом неожиданного, грубого сочувствия. Боль за Елену никуда не делась. Она была все та же гиря. Но вокруг меня больше не было пустоты. Были эти закаленные морем люди, которые поняли самую суть моей беды и приняли меня, графа, не за титул, а за спасенного юнгу и выпитый с ними ром. Во тьме этого второго дня, посреди бушующего моря, в этом была своя, горькая, соленая капля… справедливости.

Глава 6: Затишье и Ярость Океана

Третий день на «Морской Ласточке» начался с обмана. Обмана такой совершенной красоты, что дух захватывало. Небо — бездонная синяя чаша, ни облачка. Солнце — не палящее, а ласковое, золотистое, рассыпавшее миллионы бликов по спокойной, лениво перекатывающейся синеве. Ветерок — нежный, едва шевелящий паруса, больше похожий на дыхание спящего гиганта. Море дышало ровно, глубоко, как довольный зверь.

После адской ночи шторма эта тишина была почти священной. Матросы, закаленные волками моря, двигались по палубе с необычной, ленивой грацией. Не спеша драили бронзовые фитинги, плели косички из старых канатов, перешептывались, покуривая трубки. Даже Жак, обычно ревущий, как морской лев, отдавал команды вполголоса, с довольной усмешкой. Воздух был чист, прозрачен, напоен запахом соли, смолы и едва уловимым ароматом далеких земель. Казалось, сама природа дает передышку.

Именно в это умиротворенное утро капитан подозвал меня к штурвалу. Антуан Ренар — его имя я узнал наконец-то от боцмана. Он стоял у тяжелого, полированного дубом колеса, его руки, покрытые татуировками и шрамами, лежали на спицах с привычной нежностью. Его лицо, обычно непроницаемое, как скала, сейчас было спокойно, но глаза, эти пронзительные синие глубины, все так же зорко сканировали горизонт и паруса.

«Подойди, граф,» — его голос был низким, как скрип старого дерева, но без прежней суровости. — «Вижу, руки твои не только бить умеют.»

Я подошел. Он коротко, четко объяснил принцип: как руль связан с движением корабля, как чувствовать его отклик под ногами, как легкий поворот штурвала влияет на огромный корпус «Ласточки». Потом кивнул: «Попробуй. Держи курс на ту звезду.» Он указал на едва заметную точку днем — на самом деле, вероятно, на какой-то ориентир вдалеке.

Я вложил руки в выемки на спицах, где только что лежали его пальцы. Дерево было теплым, живым. Сначала я держал штурвал слишком жестко, как врага. «Корабль — не лошадь, граф,» — усмехнулся капитан, не глядя на меня. — «Чувствуй его. Он тебе подскажет.»

Я расслабил хватку, сосредоточился. И почувствовал! Тончайшую вибрацию, передающуюся от киля через весь корпус