Сердцеед в Венецианской паутине - Натали Карамель Страница 31

Глава 22: Утро столкновений и тревожных теней

Утро в палаццо де Виллар встретило меня не ароматом надежды, а тягучим напряжением. Солнечные лучи, падавшие в столовую, казались холодными, а воздух был наполнен не запахом кофе, а немой враждебностью. Луи сидел за столом, уткнувшись в тарелку с видом глубоко оскорбленного мученика. Его вилка агрессивно ковыряла омлет. Оттавио Фоскарини, напротив, развалился на стуле с театральной небрежностью. Его роскошный, но кричащий камзол был расстегнут, волосы — небрежно растрепаны, а на лице застыло выражение скучающего превосходства. Он медленно пил кофе, громко прихлебывая, и явно наслаждался атмосферой дискомфорта.

Катарины не было. Ее пустой стул был немым укором.

Я сел во главе стола, чувствуя, как тяжесть вчерашних решений давит на плечи. Я попытался начать завтрак, но тишину нарушали только громкие глотки Оттавио и металлический скрежет вилки Луи по тарелке.

Внезапно Луи отшвырнул вилку. Звон заставил всех вздрогнуть. Он поднялся, его обычно веселое лицо было искажено холодной яростью.

«Оттавио, — произнес Луи ледяным тоном, который я от него никогда не слышал. — Встань. Немедленно.»

Оттавио поднял брови с преувеличенным удивлением. «Простите? Кто вы такой, чтобы мне приказывать?»

«Я — Луи де Клермон, — отчеканил Луи, подходя к нему так близко, что их носы почти соприкоснулись. Лео заметил, как пальцы Луи сжались в кулаки. — И пока ты живешь в доме моего друга… графа де Виллара, ты будешь соблюдать элементарные приличия. Ты выглядишь, как пьяный матрос после драки в портовой таверне. Твое поведение за столом оскорбительно. Встань. Сейчас же. Пойди в свою комнату. Приведи в порядок волосы, застегни камзол, умойся. И только после этого — и только если будешь выглядеть и вести себя как человек, а не как обезьяна в шелках — ты можешь вернуться и позавтракать. Понял?»

Я замер. «Это… что?» Я не ожидал такой реакции от Луи. Такой резкой, властной, почти… патриархальной. Где его привычная насмешливая легкость? Это был не старый Луи. Это был… кто-то другой. Кто-то, кто копировал меня? Мою прямоту, мою требовательность? Мысль была странной, почти тревожной.

Оттавио замер на мгновение, явно ошарашенный напором. Он попытался фыркнуть, но получилось неуверенно. Под тяжелым, неотрывным взглядом Луи, полным презрения и немой угрозы, он неохотно поднялся. Бросив на меня взгляд, в котором смешались обида и вопрос («Ты позволишь так со мной обращаться?»), он, шаркая ногами, вышел из столовой.

Луи повернулся ко мне. Гнев все еще пылал на его лице, но в глазах, помимо ярости, читалась глубокая, почти детская обида. Обида на меня? На ситуацию? На Оттавио?

«Что это было, Луи?» — спросил я тихо, отодвигая тарелку. Голос звучал ровнее, чем я чувствовал. «Я не просил тебя его воспитывать. Во всяком случае, не так… резко.»

«А как?» — вырвалось у Луи. Он начал шагать по столовой, не в силах усидеть. «Лео, друг мой, ты что, ослеп? Или просто решил собрать коллекцию безнадежных случаев? Зачем он тебе? Этот… этот выхолощенный петушок!»

«Изабелла попросила. Это часть договора для Елены, — напомнил я, но чувствовал, что объяснение звучит слабо даже для моих собственных ушей.

«Договор! — Луи фыркнул с презрением. — Ты мог бы найти другой способ! Этот мальчишка — ходячая беда. Он безрассуден до глупости, Лео. Ставит на кон огромные суммы в азартных играх, задирает не тех людей, пьет как сапожник, и слухи о его… похождениях… — Луи сделал паузу, его лицо исказилось от отвращения, — они не просто дурные. Они отвратительны. Он не знает меры, не знает уважения. Он — гниль. И ты хочешь, чтобы эта гниль была здесь? Рядом с Катариной?»

Я напрягся. «Катарина? При чем здесь она?»

Луи остановился, уперся руками в стол, наклонился ко мне. Его голос стал тише, но от этого только жестче. «Я заходил к ней утром. Лео… она дрожала. Как осиновый лист. Она едва могла говорить. И знаешь почему? Потому что она знает Оттавио. Знает лично.»

Холодная волна прокатилась по моей спине. «Что? Как?»

Луи сжал губы. «Я не стал выпытывать подробности. Но по ее виду… по тому ужасу в глазах… я смею предположить, что этот благородный сынок маркизы был одним из тех, кто… купил ее. Возможно, даже первым.» Голос Луи сорвался. «И этот опыт, Лео… он был для нее далеко не приятным. Она боится, что теперь, под одной крышей, он может… попытаться повторить. Или просто своим присутствием, взглядом… снова напомнить ей о том аде.»

Я почувствовал, как сжимаются его кулаки под столом. Гнев, холодный и яростный, закипел в груди. «Только этого не хватало». Я представил Катарину, ее хрупкое сияние, растоптанное одним появлением этого… этого негодяя.

«Он неисправим, Лео, — настаивал Луи, видя его реакцию. — Распутник. Тщеславный, жестокий щенок.»

Я вздохнул, пытаясь обуздать гнев и посмотрел на Луи. «Луи, друг мой… напомни-ка мне, кто считался главным повесой Парижа до этой ссылки? Чьи похождения были на устах у всей столицы?»

Луи отпрянул, как от удара. Его лицо покраснело. «Это… это совсем другое дело! Я… я никогда не обижал женщин! Я никогда не обращался с ними как с вещью! Я знаю правила игры, Лео! Уважение, взаимность, удовольствие для обеих сторон! А этот… этот ублюдок…» Он не нашел слов, лишь сжал кулаки. В его протесте была странная искренность и… защита тех самых «правил». «Он пересматривает свое прошлое, — мелькнула мысль. Через призму моих поступков?»

«Значит, — сказал я спокойно, но твердо, глядя Луи прямо в глаза, — вобьем в него эти знания. Вобьем правила. Уважение. Ответственность. Пусть даже через силу. Он здесь не для развлечений. Он здесь для перековки. Или для того, чтобы понять цену своих поступков.»

Луи раскрыл рот, чтобы возразить, но увидел решимость в моих глазах. Он захлопнул рот, разочарованно махнул рукой. «Безнадежно. Абсолютно безнадежно.»

Я встал, подошел к нему. Видел обиду в его глазах — обиду на меня за то, что я не разделяю его ярость целиком? Но также — ревность? Или искреннюю, почти отчаянную тревогу за Катарину? И что-то еще… желание помочь? Я положил руку ему на плечо. Это был жест не дружбы, но признания его порыва. «Луи, я верю, что вместе — ты и я — мы сможем хоть что-то в нем изменить. Хотя бы отбить охоту делать