Сердцеед в Венецианской паутине - Натали Карамель Страница 2

Она кивнула, губы дрожали, но она сжала их. В ее глазах читалось: Иди. Я буду ждать.

Только тогда я разжал руки. Только тогда повернулся и пошел вниз. Каждый шаг отдавался болью в сердце. В кармане камзола лежал платок. Ее платок. Пропитанный ее слезами и духами. Я сжал его так, что ногти впились в ладонь. Боль была ничто по сравнению с той, что разрывала грудь. Запах жасмина смешался с металлическим привкусом крови. Моя кровь. Клятва. Я нес его, как реликвию. Как частицу ее. Как напоминание: Вернусь. Или умру, пытаясь.

Внизу ждали лошади. Версаль. А потом — Венеция. Без нее. Мир померк, став черно-белым и бесконечно пустым. В седле я оглянулся на шато в последний раз. На наш балкон. Там никого не было. Она сдержала слово. И от этого стало еще больнее, и… чуточку легче. Жди, любовь моя. Я вернусь. Ради тебя я сверну горы. Или умру.

Глава 2: Яд Версаля

Копыта моей лошади гулко отбивали дробь по мостовой, увозя из Шато де Виллар, увозя ее, все дальше в пыльную дымку рассвета. Я не обернулся. Чувствовал ее взгляд на спине, даже если она и не стояла на балконе, как обещала. Жгучая пустота разверзлась в груди, где еще минуту назад билось одно сердце на двоих. Каждый толчок седла отдавался ноющей болью в ребрах — мое собственное тело протестовало против этого безумия, против отъезда от самого света моей жизни.

Я машинально сжал в кармане платок. Проклятый лоскут шелка, пропитанный ее слезами и тонким, убийственным ароматом жасмина. Вдыхал его, пытаясь уловить хоть тень ее присутствия, но запах лишь обострял память. Яркую, болезненную. Я все еще чувствовал под пальцами шелковистость ее кожи, упругую податливость тела, так доверчиво прижимавшегося ко мне ночью. Помнил солоноватый вкус ее губ в последнем поцелуе — поцелуе прощания, смешанном со слезами отчаяния. Эти воспоминания были и бальзамом, и раскаленным железом, прижигающим душу. Сколько времени без нее? Без ее света, без ее дыхания рядом? Мысль сковывала ледяными цепями. Как дышать в безвоздушном пространстве.

Версаль встретил меня холодным блеском и удушливым смрадом власти. Мраморные галереи, сверкающие, как ледяные пещеры, казались насмешкой над моей внутренней пустотой. Меня провели в королевские апартаменты без промедления, словно ждали. И Он восседал там. Король. Как жирный, довольный паук в центре своей ядовитой паутины. Победная усмешка, казалось, застыла у него в уголках губ, а самодовольство сочилось из каждого едва заметного жеста. Я склонился в почтительном поклоне, стиснув зубы до хруста. Каждая мышца, каждая жила в моем теле вопила, требуя броситься на этого человека, разорвавшего мою жизнь на части. Но я стоял. Стоял и молчал, глотая ком бессильной, кипящей ярости.

«Граф де Виллар,» — голос Его Величества лился, как самый сладкий, самый коварный яд. — «Как своевременно. Ваше рвение к службе короне… достойно восхищения.» Я ощутил, как ногти впиваются в ладони, протыкая кожу. Рвение? Рвение?! «Миссия ваша ясна из указа,» — продолжал он, явно смакуя каждое слово, каждый мой скрытый вздрагивающий нерв. Его взгляд скользнул по мне, словно щупальцем, оценивая глубину нанесенной раны, и я увидел в нем удовольствие. — «Венеция — клубок интриг, но мы верим в вашу… проницательность. Для успеха столь деликатного предприятия вам будет предоставлен… компаньон. Знакомьтесь: месье Луи де Клермон.»

Из тени выступил молодой человек. Высокий, стройный, с той самой беспечной ухмылкой на слишком правильном лице и дерзким блеском в глазах, которые я знал. Мы были… знакомы. Давно, кажется, в другой жизни, когда я еще только осваивался в теле графа, а Луи был просто молодым повесой, чьи выходки вызывали снисходительные улыбки. Он поклонился с изящной небрежностью, будто на балу. Тип был мне знаком как свои пять пальцев: столичный щеголь, искатель сильных ощущений, для которого жизнь — бесконечный, беспечный карнавал без последствий. Сердце мое сжалось. Вот в чьи руки король отдает мою жизнь и судьбу Елены? Этого ветрогона?

«Месье де Клермон обладает… особыми талантами в установлении нужных контактов,» — прозвучал голос короля, и в его интонации я уловил ледяную, язвительную насмешку. Я знал историю Луи. Пикантный скандал: юная, только что представленная ко двору герцогиня де Конде и этот бесшабашный красавец. Престарелый, но яростный отец, едва не растерзавший юнца на месте и уже точивший шпагу для дуэли с предсказуемым (и смертельным для Луи) исходом. Король, не желая терять ни влиятельного Конде, ни потенциально полезного (или просто забавы ради?) грешника, нашел «изящный» выход. Не позорная ссылка в глушь, а «почетная» миссия в смертельно опасную Венецию — под «надежное» крыло графа Виллара. «Пусть послужит короне и одумается». Глядя на беспечную ухмылку де Клермона, я понял: Луи воспринял это как увлекательное приключение, шанс удрать от скуки и гнева герцога. Он и не подозревал, в какую кровавую мясорубку его втянули. Холодная волна ненависти захлестнула меня — и к этому торжествующему пауку на троне, и к легкомысленному щеголю, чья глупость могла похоронить нас обоих и похоронить всякую надежду на возвращение к Елене.

«Вам позволено встретиться с маркизой де Эгриньей перед отъездом,» — отчеканил король, жестом указывая, что аудиенция окончена. Отпустили, как слугу. Я вышел, отчетливо чувствуя на спине колючий, насмешливый взгляд монарха. Он видел. Видел мою боль, видел разлуку и был доволен. Устранил помеху, наказал строптивого графа, убрал с глаз долой потенциально опасного фаворита Елены. И все — под позолотой королевской милости. Наглость, достойная этого гнилого Версаля.

Меня отвели в салон маркизы. Элиза де Эгринья встретила у дверей. Ее объятия были крепкими, почти сокрушающими, но недолгими. В ее глазах не было слез — только стальная решимость и тревога, глубокая, как пропасть. Моя тетка. Готовая пойти на плаху за нас с Еленой.

«Лео,» — она отступила на шаг, окинув меня пронзительным, скальпелем острым взглядом. — «Ты выглядишь… выжатым. Дитя мое, тебе понадобятся силы. Нечеловеческие силы.»

Она не тратила время на пустые утешения. Маркиза сразу перешла к делу, ее тихий голос звучал четко и жестко, как удар клинка по камню.

«Лисье гнездо, Лео. Венеция — это чистый яд, закатанный в шелк и позолоту. Король хитер, как сто чертей. Он посылает тебя не только за информацией. Он посылает тебя на заклание. Любая твоя ошибка, малейшая оплошность — и тебя сожрут без остатка. Герцог Морозини — не союзник, это старый паук, плетущий свою паутину. Сенат — змеиное