Битва за сердцееда: Версальский фронт - Натали Карамель Страница 17

А потом… самое унизительное. Когда свита вышла, графиня томно потянулась.

— Ах, и этот проклятый кофе… — Она кивнула на изысканный, но все же ночной горшок, замаскированный под ларец, в углу. — Будьте душкой, мадам де Виллар, вынесите. Свежий воздух нужен, а слуги все куда-то разбежались.

Горло сжалось. Кровь стучала в висках. Я подошла, взяла тяжелый, фарфоровый предмет. Запах ударил в нос. Это было не просто унижение. Это было стирание меня как личности, как дворянки. Это была демонстрация: Ты никто. Ты ниже служанки. Ты моя собственность. Я вынесла. Стояла на балконе, глотая чистый, холодный воздух, пытаясь не вырвать, не закричать. Потом вернулась. Бесшумно. С опущенной головой.

Вечером она пила. Вино лилось рекой. Она хохотала, флиртовала с придворными, которые заглянули «на огонек», бросала в меня колючие взгляды: смотри, как живут настоящие фаворитки. Небось мечтаешь на мое место? Я стояла. Улыбалась, когда надо. Подавала бокалы. Чувствовала, как ноги немеют, спина кричит от усталости, а душа превращается в ледяной камень. Она держала меня рядом, как трофей, как напоминание всем, кто здесь хозяйка.

Когда наконец, поздно ночью, графиня, сонная и довольная, отпустила меня кивком, я едва держалась на ногах. Капитан де Ларю, дежуривший у дверей ее апартаментов (еще один страж моего позора), молча проводил меня обратно. Его лицо было непроницаемо, но я чувствовала его взгляд в спину — тяжелый, оценивающий. Видел ли он? Знает ли?

В своей комнате дверь закрылась. Я отперла ее? Не помню. Мари и Колетт бросились ко мне, их лица искажены тревогой. Я не слышала их вопросов. Я шла через комнату, как автомат. Сорвала с себя серое платье — платье служанки, платье унижения. Бросила его на пол. Шаг. Еще шаг. Потом ноги подкосились. Я не упала — я рухнула на жесткое ложе кровати лицом вниз, как подкошенная.

Ни слез. Ни мыслей. Только всепоглощающая, костная усталость. Усталость от страха, от унижения, от постоянной игры, от запаха чужих духов, чужих кружев, чужих нечистот. Тело горело, но внутри был лед. Тетушка слепа. Лео уехал. Король замышляет. Лоррен требует. Дюбарри превратила в прислугу. Тупик. Абсолютный, беспросветный тупик.

Я лежала, не двигаясь. Слушала, как Мари тихо плачет, как Колетт осторожно подбирает скомканное платье. За окном царила ночь Версаля — прекрасная, беззвездная, безжалостная. И я поняла одну страшную вещь: сегодняшний день с его унизительным рабством был лишь началом. Дюбарри не отпустит свою новую игрушку так легко. А что придумают завтра Король и Лоррен?

Я закрыла глаза. Мир плыл. Оставалось только дышать. Просто дышать. И ждать. Хотя чего ждать, я уже не знала. Только конца. Любого конца.

Глава 14: Перемирие в тени книжных шкафов

Утро. Больше нет следа тепла на подушке, а тяжесть, как будто меня придавили плитой Версаля. Каждая мышца ныла от вчерашнего стояния, от унижения. От запаха фарфора, который все еще стоял в ноздрях. Я открыла глаза, и первая мысль была: «Опять». Опять Дюбарри? Опять Лоррен? Опять игра в покорную служанку?

Мари уже суетилась у окна, ее лицо все еще было бледным от пережитого страха за меня. Колетт тихо разбирала коробку с рисовальными принадлежностями, ее пальцы нервно перебирали карандаши. Она ловила мой взгляд и тут же отводила глаза. Стыд? За меня? За себя? За то, что не могла помочь?

— Мадам, воды? — робко спросила Мари.

Я кивнула, не в силах говорить. Горло было сжато тисками.

И тут стук в дверь. Мы все вздрогнули, как зайцы на взводе. Даже Колетт выронила карандаш. Мари бросила испуганный взгляд на меня, потом медленно пошла открывать.

Но это был не Ансельм с очередным смертным приговором-приглашением. И не капитан. В дверях стояла одна из служанок мадам де Ментенон. Женщина с бесстрастным лицом и безукоризненной осанкой, одетая в темно-синее, скромное платье.

— Мадам де Виллар, — произнесла она четко, без лишних церемоний. — Мадам де Ментенон просит оказать ей честь вашим присутствием на утреннем чае. Через полчаса, если вам удобно.

Тишина в комнате стала звенящей. Мари замерла с кувшином воды. Колетт застыла, не поднимая карандаш. Я почувствовала, как ледяной комок в груди чуть дрогнул. Ментенон. Не Дюбарри. Не король. Не Лоррен. Та самая Королева без Короны, чье предупреждение было жестким, но не жестоким. Чей взгляд читал мысли, но не искал унижения.

— Я… буду счастлива, — услышала я свой собственный голос, чуть хриплый, но уже не мертвый. — Передайте мадам, что я явлюсь с благодарностью.

Служанка кивнула и удалилась так же бесшумно, как появилась. В комнате повисло недоумение, смешанное с осторожной надеждой.

— Мадам де Ментенон? — прошептала Мари. — Это… это хорошо?

— Не знаю, — честно ответила я, уже поднимаясь с постели. Но это не Дюбарри. Это уже что-то. — Помогите мне одеться. Скромно. Очень скромно. Темно-синее, если есть.

Платье нашли. Простое, без излишеств, почти как у служанки Ментенон. Но чистое. Свежее. Оно не несло на себе тени вчерашнего дня. Капитан де Ларю, как всегда, ждал у дверей. Увидев направление — в сторону апартаментов Ментенон, а не Дюбарри, — его брови едва заметно поползли вверх. В глазах мелькнуло что-то вроде… одобрения? Или просто удивление?

Атмосфера в апартаментах мадам де Ментенон была такой же, как в первый раз: тишина, спокойствие, запах воска и старой бумаги. Никакой удушливой роскоши. Никаких стаек хихикающих девиц. Только она сама, сидящая у камина в своем кресле с прямой спинкой, и маленький столик с простым фарфоровым сервизом.

— Мадам де Виллар, — она кивнула, не вставая, но ее взгляд был… внимательным? — Садитесь, пожалуйста. Я слышала, вчерашний день был для вас… насыщенным.

Я села, стараясь держать спину прямо. Слышала. Конечно, слышала. В Версале все слышат.

— Насыщенным, мадам, — согласилась я, не вдаваясь в подробности. — Благодарю вас за приглашение. Оно… как глоток свежего воздуха.

Она слегка наклонила голову, принимая благодарность.

— Воздух в Версале часто бывает спертым, — заметила она, наливая чай. Не кофе — чай. Простой, горячий. — Особенно в определенных… покоях. — Она сделала паузу, давая мне понять, что знает, где я провела вчерашний день. — Иногда полезно сменить… атмосферу.

Она не стала расспрашивать о вчерашнем унижении. Не произнесла имени Дюбарри. Но каждое ее слово было поддержкой. Молчаливой, но ощутимой. Мы пили чай, говорили о нейтральном: о погоде, о новой книге, поступившей в королевскую библиотеку (она милостиво напомнила, что доступ у меня есть), о пользе рукоделия для успокоения души. Никаких наводящих вопросов. Никаких ловушек. Это был не допрос, а… передышка.