Журнал «Если» - «Если», 2003 № 04 Страница 13

От пана Броучека прямой путь ведет ко второму этапу развития чешской фантастики (1918–1948 годы) и прежде всего к чапековским персонажам — бравому швейцару пану Повондре из «Войны с саламандрами», техническому персоналу концерна «R.U.R.» («Универсальные роботы Россума») из одноименной пьесы и другим незаметным героям, обыкновенным людям, на плечи которых ложится ответственность за судьбы человечества. Творчество Чапека отражает наиболее светлый период чешской истории XX века. Это годы Первой Чехословацкой республики, в которой под мудрым руководством президента Томаша Гаррига Масарика расцветали и ремесла, и науки, и искусства. Чешская литература 1920–1930 годов отличается удивительным разнообразием концепций, течений и стилей. Рядом с Чапеком в ней творили талантливые фантасты Иржи Гауссманн и Ян Вайсс. Первый опубликовал в 1923 году сатирическую антиутопию «Фабричное производство добродетели» и написал ряд юмористических рассказов, в которых, например, курс чешской кроны падает до «минус единицы», а открытие способа перевода духовной энергии в материю позволяет накормить весь земной шар… литературными шедеврами прошлого. Второй создал роман-гротеск «Дом в 1000 этажей» (1929), где научно-фантастические гипотезы причудливо переплетаются с мотивами сна, галлюцинаций и бреда, а затем в романе «Спящий в Зодиаке» (1936) поведал миру о человеке, чья жизнь подчинена календарному циклу. Из ребенка весной герой Вайсса летом превращается в зрелого мужчину и поздней осенью засыпает глубоким стариком, чтобы вновь проснуться младенцем в начале следующего года.

Между двумя мировыми войнами в Чехословакии не было недостатка и в авторах «твердой» НФ. Ей посвятили свое творчество и Карел Глоуха, и Ян Матзал Троска. Правда, их романы, охотно раскупаемые поначалу, не отличались большими художественными достоинствами и были быстро забыты. Та же участь постигла произведения Владимира Бабулы («Сигналы из космоса», «Планета трех солнц») и Франтишека Бегоунека («Акция L»), написанных в жанре приключенческой фантастики. В романах Бабулы и Бегоунека уже отчетливо прослеживаются черты соцреалистических утопий.

Третий и четвертый этапы в истории чешской фантастики приходятся на время существования социалистической Чехословакии. Это, соответственно, 1950–1960 и 1970–1980 годы. Послевоенная чешская фантастика в большей или меньшей степени повторила опыт литератур всех социалистических стран: ей была свойственна идеологическая ориентация на СССР. От писателей ждали эпических произведений, повествующих о светлом будущем. Наиболее популярные темы в это время: плодотворные контакты разумных рас, освоение космоса, совершенствование жизни на родной планете, формирование нравственного облика современников и потомков. В послевоенной Чехословакии, правда, не было талантов, равных И.Ефремову, А. и Б.Стругацким или С.Лему. Зато и панегириков светлому будущему, несмотря на призывы, насчитывалось немного. Были интересно пишущие в жанрах «жюльверновского» романа Людвик Соучек (трилогия «Дорога слепых птиц», 1964–1968) и философско-психологической фантастики Йозеф Несвадба (сборники «Смерть Тарзана», 1958; «Мозг Эйнштейна», 1960). Несмотря на диктат идеологии, чешская фантастика, как и подобная литература в СССР и странах Восточной Европы, имела ряд преимуществ даже перед «абсолютно свободной» англо-американской НФ. «Чешская» фантастика была социально активна, занималась общечеловеческими проблемами и долгосрочными прогнозами. У нее был устойчивый (и весьма широкий!) круг почитателей, в основном молодежи, но также в среде технической и гуманитарной интеллигенции.

В 1970–1980 годы в чешской фантастике, как и вообще в литературе социалистических стран, усилились критические ноты, выражающиеся, помимо прочего, в уходе писателей от глобальной социальной проблематики и утопий в сферу «вечных» философских проблем и интимных человеческих переживаний. Это заметно в творчестве молодых чехословацких фантастов поколения 1970-х годов — Ондржея Неффа, Ярослава Вейсса, Зденека Вольного, Людмилы Фрайовой — и даже у популярных беллетристов, лишь изредка обращающихся к фантастике (примером может служить роман Владимира Парала «Война с чудовищем», 1983).

И все же в начале 1990-х годов, после Перестройки и «бархатной революции», принята было считать, что эпоха «застоя» стала для чешской фантастики периодом нелегкого, почти подпольного существования и борьбы с коммунистическим режимом. Лишь с возрождением демократии, полагала критика, писатели-фантасты получат возможность явить всю полноту своего таланта. Увы, эти ожидания не сбылись. Как была использована обретенная свобода? Чешская фантастика и здесь в основном повторила опыт Восточной Европы. Прежде всего она отказалась от следования «советской» фантастической традиции — той самой, уэллсовско-чапековской, выдвигающей на первый план социально-философские романы, утопии и вообще «проблемную» фантастическую прозу. Даже понятий «научно-фантастический», «социально-фантастический» и т. п. более не встретишь на страницах чешских критических изданий, их сменили английские аналоги. Фантастика демократической Чешской Республики создала себе новый идеал и вместе со всем обществом решительно «повернула на Запад». После снятия запретов большими тиражами стала издаваться переводная западная НФ. Однако вместе с возвращением действительно интересных имен из прошлого на читателя обрушился неконтролируемый поток фантастического «чтива». Бульварные серии — триллеры, ужасы, боевики — оттолкнули от фантастики многих серьезных почитателей. Талант и силы чешских фантастов поглотило стремление выдержать соперничество, с одной стороны, с западной массовой фантастической прозой, с другой — с иными популярными жанрами (детектив, боевик, любовный роман).

Конечно, в напряженной борьбе за выживание чешская фантастика 1990-х годов обрела немало: сюжетную динамику, новизну проблематики, освобожденный от техницизмов язык. Ныне писатель легко нарушает казавшиеся ранее незыблемыми каноны и фэнтези, и НФ. Но в той же борьбе фантастика лишилась былых воспитательных и прогностических функций и оказалась вынужденной решать совершенно иные задачи. Главная проблема теперь заключается в том, как сохранить за собой (а для этого прежде всего развлечь) читателя компьютерной эры. В первые месяцы после чешской революции 1989 года процесс консолидации авторов, читателей и издательских мощностей в сфере фантастической литературы достиг апогея. Были созданы Синдикат авторов фантастики и Ассоциация любителей НФ. Однако продолжившийся в последующее десятилетие «бум» фантастической периодики (от солидного ежемесячника «Икария» до виртуального журнала О.Неффа «Невидимый пес»), как и многочисленные общества приверженцев фантастики не заслоняют печальной истины. Нынешняя чешская фантастика идет в основном по пути копирования западных образцов. Не случайно писатели предпочитают выступать под англоязычными псевдонимами: George P.Walker (Иржи Прохазка), Adam Andres (Вероника Валкова), Richard D.Evans (Владо Риша), Frank Skipper (Франтишек Новотный). Специализированные магазины фантастики радуют числом и длиною полок, но помимо переводов могут предложить читателю лишь модные «массовые» жанры: «конановский» боевик (Ярослав Йиран), киберпанк (Петр Гетеша, Карел Веверка), героическую фэнтези (Вилма Кадлечкова) и т. п. В чешской фантастике ныне чрезвычайно активны женщины. Роман Вероники Валковой «Ветемаа» (1993) — повествование об одиннадцати рыцарях и таинственной книге судеб, давшей название произведению — был удостоен премии «Икария». Произведения Дженни Новак (Яны Моравцовой) «Немертвый» (1994), «Кровь дракона» (1995) и «Тень ангела» (1997) написаны в духе повествований о Дракуле, но на голливудском материале. Кровавые чудеса с заметным эротическим оттенком сопровождают жизнь, а затем происходят в доме и на могиле знаменитого исполнителя роли графа-вампира, венгерского актера Белы Лугоши. Старшее поколение писательниц представляют Эва Гаусерова (сборник «Банкет мутантов», 1992; роман «Чокнутая», 1992) и Карола Бидерманнова (романы «Те, что летают», 1992; «Земля сумасшедших богов», 1995), внесшие в чешскую фантастику феминистские мотивы.