Клыки - Дмитрий Геннадьевич Костюкевич Страница 18

«Что я делаю? Действительно собираюсь позвать на помощь и разрушить все то, чего добился таким трудом? Есть ли у меня другой выбор? Может, вернуться, поговорить с Келли?»

Я ухватился за эту мысль, сколь бы безумной и ужасающей она ни казалась. Он (Келли или нечто на него похожее) ведь не напал на меня, не причинил вреда…

Не успел!

Возможно, так. А возможно, и нет.

Лампа дрожала в вытянутой руке. Я побрел вниз по улочке, словно крестьянин, напавший на след вора, не понимая, что куда-то иду, как доктор фон Хайек, брякающий туфлей по полу кабинета, но не замечающий этого. Вновь и вновь я возвращался мыслями в лабораторию, видел неподвижное угловатое лицо Келли, видел кровь на…

Холод отрезвил: я застучал зубами, опустил лампу и с удивлением обнаружил себя в самом конце Золотой улочки, в пяти шагах от последнего фонаря. Брусчатка упиралась в крепостную стену и сворачивала направо, в живой белесый туман. Из хмари проступали очертания одноэтажного домика с перекошенными оконными проемами. Хищным провалом чернела дверь.

Постояльцы Золотой улочки шептались о призрачном доме, описывая его как белое зловещее здание, но я сразу понял, почему так вышло. Белой — цвета скисшего молока — была сама мгла, а скрывающийся в ней дом имел оттенок угольного нагара. И мало кто подбирался так близко к этому жуткому миражу, проступающему во время тумана.

Я попятился, развернулся, едва не разбив лампу о стену, и поспешил прочь. Меня позвали, сухо и настойчиво, но зачем слушать ветер, зачем думать, что видел в окне зыбкую бугристую фигуру…

Возвращение в лабораторию уже не казалось таким пугающим.

Келли еще там? Он ли? Что — реальность, а что — агония разума?

Келли сидел за столом, но не зловещим идолом с живыми глазами, а поломанной куклой. Я не ощутил прежней угрозы, она выветрилась вместе с козлиной вонью.

Кровопийца ушел.

Кровопийца.

Прежде чем отпереть дверь и войти в лабораторию, я какое-то время прислушивался. Напротив двери темнела арка винного погребка, опустошенного Келли. Но после спиритуалистического сеанса с волшебным камнем, который вознес мою репутацию до пражских небес, дела пошли в гору — я был уверен, что найду бочонок отличного вина из Малых Карпат или парочку оплетенных соломой тосканских фьяско. Припомнив отвратные выходки пьяного Келли, я поборол искушение заглянуть в погреб.

Поворачивая ключ, подумал: если зайду — пути назад не будет.

Маска, которая недавно была лицом моего компаньона, сказала: «Ты привыкнешь».

К чему?

В помещении стало заметно теплее. Меня еще колотило после уличного холода, но мышцы радовались долгожданному комфорту. Пока я в сомнамбулическом состоянии брел по прямой излучине Золотой улочки, а потом бежал прочь от покрытого белым туманом дома-призрака, Келли покидал кресло. Об этом говорил глобус, который вернули на стол. Я отметил наведенный на столешнице порядок: спрятанный в ларчик черный кристалл, листы пергамента и книги в стопках, выстроенные в ряд маленькие зеркала, предназначенные для улавливания лунных лучей, и никакой сморщенной человеческой кисти, никаких алых пятен на столешнице.

Как и на лице моего помощника.

Келли обратил ко мне влажное лицо, воротник его черной робы был мокрым и казался тяжелым, точно сердце утопленника. Концы кушака свисали на правом боку лентами серой кожи. На меня затравленно смотрел прежний Эдвард. Правда, я никогда не видел, чтобы он выглядел настолько растерянным и испуганным.

— Это случилось… снова…

— Да, — сказал я, не понимая, о чем он, просто желая успокоить и его, и себя.

Он неуверенно кивнул, его взгляд метнулся в угол лаборатории. Я заметил таз с водой, на поверхности которой плавала жирная пленка.

Кровь.

— Я не хотел… это был не я…

— С кем ты разговаривал, перед тем как я вошел? — спросил я.

Келли смотрел на горн. Оранжевые отблески ложились на его мокрое лицо. Только сейчас я понял, что он развел огонь.

— С ним.

— С кем?

— Он остался сыт.

— Эдвард, с кем ты разговаривал?

Келли закатил глаза.

— Ты знаешь. Но теперь он может не только говорить. Он шагает.

Мне повсюду мерещились грязные следы и отпечатки рук: на камнях, на мебели.

— Кто?

— Ариэль.

— Что это значит?

Рот Келли дернулся, по лицу потекли слезы.

— Я — дверь. И когда он шагает в меня… это… Джон, это ужасно…

Он заморгал, затем развязал шнурки и стянул шапочку. Сальные рыжие волосы облепили череп, на месте правого уха бугрились уродливые рубцы.

Я стиснул зубы, готовый в любой момент развернуться и уйти. Я не знал, куда направлюсь — в спальню или снова на улицу — и что буду делать, но компания Келли стала невыносимой. Я боялся его безумия и его страха. Я понимал, боже, понимал, о чем он говорит, но не мог этого принять. Не тогда.

— Я сжег ее, — всхлипывая, выдавил Келли и щипком потушил горящую на столе свечу.

Я посмотрел на печь и кивнул.

______________________

Универсальный растворитель, или Алкагест, название введено Парацельсом для жидкости с сильной растворяющей способностью.

Универсальный дух.

Гермес Трисмегист «Изумрудная скрижаль».

В каббалистической терминологии: духовное небо Юпитера.

Пузатая бутылка, в которой хранилось знаменитое кьянти (сухое красное вино).

Глава 8

1

В детстве заграница виделась Олесе сказочным местом, в котором все по-другому. Лучше. Попасть туда было трудно, но потаенная дверь существовала, и ни один монстр не смог бы проскочить следом за отчаянным беглецом.

В девять лет Олеся оказалась в немецком городке на границе с Бельгией. Поездку организовал благотворительный детский фонд. Пожилые бюргеры, уже выпустившие из семейного гнезда двух сыновей, приняли украинскую девочку радушно и тепло. Они очень гордились тем, что помогают ребенку из неблагополучной страны: возили по всей Германии, показывали, словно фарфоровую куклу, родственникам и друзьям.

Олесю словно вырвали из затяжного промозглого сна. Из криворожской комнатушки с узкой кроватью, под которой умещалась картонная коробка со всеми ее игрушками, тряпичными, деревянными, безжизненными. Из поношенных тусклых платьев. Пришло утро, и она проснулась в чужеземном раю, рядом с белокурой голубоглазой Барби, которую видела только по телевизору и на засаленных страницах журналов. Мир вокруг пестрел и переливался. Фрау Кениг (узнав, что фамилия добрых немецких «бабушки и дедушки» означает «король», Олеся не удивилась: как иначе в волшебном королевстве!) привела ее в огромный магазин с золотыми и серебряными манекенами. Примеряя наряды, Олеся не могла отлипнуть от зеркала. На улицу вышла яркой и сияющей, как радуга над океаном.

А затем сон закончился.

Она вернулась в Кривой Рог. К прогулкам вдоль извилистой речки-вонючки, в