Клыки - Дмитрий Геннадьевич Костюкевич Страница 16

Впрочем, я тоже обладал лишь иллюзией прозрений и открытий. Мы продолжали работать с Келли над расшифровкой посланий черного кристалла, но, как я понял впоследствии, секрет философского камня, обещанный Ариэлем, был лишь приманкой. Темный дух, называвший себя ангелом, занимался внутренней алхимией — трансмутацией человеческих души, сознания и тела.

Он изменил нас, особенно Келли…

Но я забегаю вперед.

Во время второго визита я поделился с императором мыслями о происхождении первородной материи; мы обсудили Menstruum universale, энергию Меркурия, метод получения питьевого золота.

После этого Рудольф пожелал коснуться темы смерти графа Мамугна Газа.

— Доктор Ди, что говорит алхимия о воскрешении мертвых тел?

— Наиболее близок к этому феномен палингенезиса, — ответил я. — Его суть заключена в восстановлении материи, в пробуждении праформы сущности из пепла или праха.

— Что для этого требуется?

— Воля Спагирика, жар пламени и spiritum universalem.

— Вы знаете, что доктор фон Хайек сжег тела. Графа и его пса обескровили. — Император замолчал, в раздумьях пожевывая пухлую нижнюю губу. — У вас есть мысли по этому поводу?

— Поглощение или удаление столь энергетически сильной субстанции, какой, несомненно, является кровь, наводит меня на мысли о процессе смешения. Если угодно, воспроизведения условия жизни. Но мы говорим о человеческой жизни, а не о лабораторных изысканиях, и то, что произошло с графом, просто немыслимо. Это выходит за пределы моральной ответственности и не идет ни в какое сравнение даже с экспериментами по созданию гомункулуса…

Император с тяжелым прищуром посмотрел мне в глаза.

— Вы слышали о кровопийцах, мой друг?

Я скрыл волнение, которое не мог объяснить.

— Раз или два. И, без сомнений, услышу впредь: имена кошмаров не тают на языках, они оставляют волдыри, а значит, память. До этого кровопийц звали «призраками», «мертвецами», «вернувшимися с того света».

— Вы спрашивали об этом свой магический шар?

— В посланиях Ариэля не нашлось и намека на столь богопротивные создания.

— Что ж. — Кажется, Рудольф был удовлетворен. А его хрупкое душевное равновесие — восстановлено.

О себе я не мог сказать того же: я видел намеки, обрывки видений, в которых темные силуэты поглощали беззащитную плоть.

— Что вы думаете об истинной сути «Изумрудной Скрижали»? — спросил монарх.

Я был рад сменить тему и порассуждать о труде Гермеса Трисмегиста.

Затем Рудольф спросил, когда состоится обещанная демонстрация агатовой сферы, и я заверил, что весьма скоро.

Обещания. Мы были опутаны обещаниями. Давали их тем, от кого зависело наше положение в Богемии, и слышали их в ответ от того, кто общался с нами через агатовую сферу.

Покидая императорский кабинет, я думал о древних египтянах и еще более древних демонах.

«Сила Единого проникает под всем: и тонким, и грубым — и управляет ими».

* * *

В день демонстрации возможностей черного кристалла Келли хорошо скрывал волнение перед императором, а еще лучше скрывал восторг — восторг крысолова, загнавшего жертву в угол. До того как стать моим компаньоном, Келли работал нотариусом (кажется, я уже упоминал об этом). Его изуродованные уши (Эдварду отсекли бо́льшую их часть) были наказанием за мошенничество с документами. Об этом я узнал лишь в Праге из порывистой пьяной речи Келли. Унизительное увечье мой ассистент скрывал под черной шапочкой, придающей ему вид пророка.

Келли подошел к эбеновому ларчику, украшенному бархатом и серебром, открыл крышку и осторожно извлек из мягкого колыбельного нутра магический шар. Келли опустил кристалл в центр покрытого алым шелком стола и встал напротив. Я прочитал молитву и замолчал. Потом зазвучал голос Келли: труднопроизносимый жаргон, призванный ввести в заблуждение легковерных слушателей. Я ощутил нервное движение Рудольфа, пристально следящего за моим компаньоном. За гранями магического шара клубилась мерцающая тьма, и только мы с Келли знали, что может пробудить ее обитателей.

Кровь. Несколько капель крови.

Я пододвинул поближе чернильницу, открыл крышку, обмакнул перо и приготовился записывать. Пророчества военных побед Рудольфа, намеки на альянс с силами вне Богемии — все то, что мы отрепетировали с Келли.

Подавшись вперед, монарх внимательно слушал.

— Я, Задкиэль, ангел сферы Цедек, — провозгласил «пребывающий в трансе» Келли, — желаю, чтобы император лично записал рецепт философского камня. К нему обращаюсь я.

Рудольф посмотрел на меня. Я кивнул и встал из-за стола. Император занял мое место, взял в руки перо и опустил его в чернильницу.

— Очисти Аудкал и добейся его четырех степеней разложения, — вещал медиум. — Последнее разложение надобно продолжать четырнадцать дней, пока не затвердеет Длафод, не превратится в красный сверкающий Образ Возрождения. Также возьми красное Луло и четырежды распыли его на огне, тогда Аудкал станет священным Дарром. Но взять его следует в миг наивысшего совершенства, когда он осядет на землю и вновь потянется к небесам. В этом Тайна.

Келли замолчал и уронил голову на грудь. Его глаза закрылись.

Рудольф отложил перо и поднес бумагу к лицу.

— Что значат эти слова? Длафод, Луло…

— Они принадлежат языку духов, — пояснил я. — Аудкал есть золото, первородная материя процесса. Длафод обозначает его главный компонент — серу. Луло следует читать как философский винный камень, а Дарр — как истинное название Великого эликсира.

— Благодарю вас, мой друг, — сказал император, — за столь необыкновенный сеанс.

Обман, в который хочется верить. Ничего нового.

Наградой за демонстрацию силы черного кристалла стала «бессмертная бумага», не разлагающаяся после «купания» в минеральных водах Нижней Силезии. Император получил ее от одного из обитателей Золотой улочки.

— На что нам эта соленая грамота?! — фыркнул Келли, когда мы остались одни. — За это не выручишь даже бутылки дерьмового бренди!

Он был близок к приступу ярости. Подобные вспышки возникали все чаще. Краткие, но уродливые. Келли ушел, хлопнув дверью.

В следующий раз я увидел его трезвым спустя три недели. Когда он, размазывая по щекам слезы, клялся, что ничего не помнит о событиях минувшей ночи. Его руки тряслись, они были в крови, как и лицо.

* * *

В ту ночь меня разбудил неявный шум. Стараясь не потревожить Джейн, мою вторую супругу, я встал и покинул комнату в одной рубашке для сна. Забыл даже обуть башмаки, пол был холодным, почти ледяным. Звук тянул к себе — так влечет колодезная темнота, если перегнуться через край.

Я двинулся в направлении лестницы на первый этаж, неосознанно вытянув голову вперед, ухом к странному гулу, который балансировал на грани слышимости. Он то нарастал, становясь похожим на подхваченный ветром голос, то стихал, но оставался едва различимым. Складывалось впечатление, что кто-то кричит из огромной раковины, замурованной под домом. Кожа на руках