Психомодератор. Книга 1. Разделение - Никита Андреевич Борисов Страница 16

Внутри было уютно и тихо. Декарт сел в эргономичное кресло, которое тут же подстроилось под его телосложение. Дверь закрылась, и Капсулобус плавно тронулся с места, автоматически определив его домашний адрес.

Расслабившись в кресле, он посмотрел в окно на проплывающий мимо ночной город. Нейроград никогда не спал полностью — даже в это позднее время улицы были освещены, а здания мерцали своими Майя-покрытиями, создавая впечатление живого, дышащего организма.

Несмотря на усталость, Декарт почувствовал странное беспокойство. Многие идеи, которые Аврора высказывала сегодня, звучали убедительно, и он обнаружил, что соглашается с ними. Но теперь, в одиночестве, вдали от её присутствия, от её голоса и глаз, от прикосновения её руки, он снова начал сомневаться.

Действительно ли "присутствие в моменте" так же ценно, как интеллектуальное исследование? Действительно ли Синаптик в своих работах склонялся к идее более глубокого соединения, а не разделения сознаний?

Декарт активировал нейрофон и подключился к “глобальной библиотеке”. Он вызвал последнюю работу Синаптика "Квантовая декогеренция сознания: модели и перспективы" и начал быстро просматривать ключевые разделы, ища подтверждения или опровержения мыслей Авроры.

"...при квантовом разделении ментальных состояний наблюдается парадоксальный эффект: чем более полным является разделение, тем более фундаментальная связь обнаруживается на базовом уровне квантовой запутанности..." — читал он, и часть его сознания признавала, что Аврора была права.

Но другая часть, та, что так долго служила ему защитой от неопределенности эмоционального мира, искала лазейки, альтернативные интерпретации:

"Однако это соединение принципиально отличается от примитивной эмоциональной связи, представляя собой более высокую форму когнитивного резонанса..." — вот, Синаптик все-таки разделяет интеллектуальный и эмоциональный опыт, отдавая предпочтение первому!

Декарт осознал, что пытается найти в тексте подтверждение своим привычным взглядам, пытается вернуться к знакомой территории, где всё имеет логическое объяснение, где эмоции — лишь эпифеномен более фундаментальных когнитивных процессов.

Но другое, новое чувство боролось с этим стремлением. Образ Авроры — не просто её внешность, а что-то более существенное, её способ быть в мире — продолжал присутствовать в его мыслях, создавая странное сопротивление его попыткам вернуться к прежнему способу мышления.

Капсулобус плавно поворачивал, следуя изгибам городских дорог второго уровня. За окном проплывали здания, мосты, парки — всё залитое мягким искусственным светом, создающим впечатление вечных сумерек, того времени суток, когда границы между вещами становятся размытыми.

Декарт почувствовал, что находится в похожем состоянии сумерек сознания — между привычной ясностью аналитического мышления и новой, непривычной территорией, где эмоции и интуиция играют не меньшую роль, чем логика. И он не был уверен, хочет ли он выйти из этих сумерек обратно на свет привычной рациональности, или углубиться в эту новую территорию, которую ему приоткрыла Аврора.

Капсулобус замедлился, приближаясь к его району. Декарт отключился от нейрофона, решив, что сегодня он слишком устал для окончательных выводов. Он бросил последний взгляд на ночной город за окном и внезапно заметил луну — почти такую же, как в садах лунного света.

Несвойственно для себя он включил музыку. Заиграла "Лунная соната" Бетховена, и он попытался анализировать её с той же методичностью, с какой препарировал теории Синаптика. Но музыка ускользала от логических конструкций, растворяя привычные мыслительные схемы.

Первые ноты адажио сошествовали, словно капли дождя на зеркальную гладь озера — медленно, с неумолимой грацией. Декарт закрыл глаза. Математическая точность ритма парадоксально рождала ощущение бесконечности. Триольные фигурации правой руки — звездная россыпь в темноте, левая рука — гравитационный якорь, удерживающий сознание от полного растворения в мелодии.

Он не мог вычислить эффект, который производила музыка, но мог ощутить, как она трансформирует пространство внутри него. Каждая новая волна звуков размывала границы между рациональным и интуитивным, между анализом и переживанием. Удивительно, но эта размытость не вызывала тревоги — напротив, она ощущалась как возвращение к какой-то более целостной форме восприятия.

Когда мелодия перешла в драматичную среднюю часть, Декарт почувствовал, как внутри него сталкиваются противоречивые импульсы — желание систематизировать и потребность просто чувствовать. Эти противоборствующие стремления не погашали друг друга, а создавали новое, более сложное равновесие.

И глядя на древний, неизменный объект за окном — на луну, существовавшую задолго до всех теорий сознания и квантовой физики, до всех технологий и цивилизаций, Декарт вдруг почувствовал странное спокойствие. Его губы тронула легкая, искренняя улыбка. Музыка и лунный свет говорили на одном языке — языке, который существовал до слов и понятий, до разделения мира на субъект и объект.

Возможно, некоторые вопросы не требуют немедленных ответов. Возможно, некоторые противоречия не нужно разрешать прямо сейчас. Возможно, есть глубокая ценность в том, чтобы просто позволить этим разным частям себя сосуществовать какое-то время, наблюдая, как они взаимодействуют друг с другом, как тема и вариации в сонате Бетховена — различные, но рожденные из единого источника.

Эта мысль была непривычной, почти еретической для его обычного способа мышления. И все же, глядя на луну над Нейроградом, слушая последние, растворяющиеся в тишине аккорды, Декарт чувствовал, что в ней есть какая-то глубокая правда — правда, которую невозможно зафиксировать алгоритмами и формулами, но можно пережить в моменты, когда рассудок не борется с интуицией, а танцует с ней в лунном свете.

Глава 3. Разум.

Аврора скользнула пальцами по стеклянной панели, завороженно наблюдая, как поверхность отзывается на её прикосновение — материя кресла под ней трансформировалась, словно живая глина, принимая идеальную для её майя форму. "Техноморф Протеус V12" реагировал на каждое её движение с чуткостью одаренного телепата.

— Невероятно, — выдохнула она, когда потолок салона внезапно стал прозрачным, являя полуденное небо, пронизанное пульсирующими линиями. — Я слышала о “РеалАрхитекторе”, но никогда не думала, что он настолько... отзывчивый.

София , её наставница, сидела за рулём — воплощение безукоризненной сдержанности в своей классической черной кожанной куртке психомодератора высшего ранга. Её пальцы едва касались сенсорной панели управления, но машина подчинялась ей с безусловной преданностью.

— Внешняя оболочка может принимать любую форму в пределах законной конфигурации, — произнесла София тем особым, отстраненным тоном, который Аврора уже научилась распознавать. — Но сейчас нам нужна функциональность, а не эстетика.

Аврора кивнула, пытаясь скрыть разочарование. Три попытки начать разговор за последние двадцать минут утонули в формальных, почти механических ответах наставницы. Возможно, стоило попробовать еще раз?

— Как долго вы работаете психомодератором? — спросила она, наблюдая, как силуэт автокапсулы в отражении витрин плавно трансформируется в более обтекаемый.

София бросила на неё