По ту сторону огня - Ева Вишнева Страница 41

так долго, что начинают болеть глаза. Моргаю – раз, другой – и вдруг понимаю, что меня знобит. Помимо воли вспоминается Лилия: то, как она сидела на песке, сжавшись. Полные слез глаза, родинка на правой скуле, привычка слегка прикусывать нижнюю губу во время разговора. Боги, да разве возможно подделать человека с такой ювелирной точностью? «Хватит», – одергиваю себя: ведь я видела темное нечто с отростками, не похожими на руки и ноги. С лицом, не напоминавшим человеческое.

Чтобы отвлечься, разглядываю профиль Диего – и отмечаю, что мужчина красив. Определенно, есть во что влюбиться. Вдруг приходит запоздалая мысль, что он, сидящий рядом, едва касающийся меня плечом, может оказаться… не человеком.

Диего ли я оставила на дюне перед Стеной?

Почему он догнал меня не сразу, где задержался?

Где он был, когда я встретила Лилию?

Но ведь Диего спас меня. А потом уснувшую нес на руках. Если бы он задумал что-то плохое, то воспользовался бы моментом.

– О чем вы задумались, девушка с морским именем? – Диего прерывает молчание. Устал, видимо, от моего взгляда.

– Лилия и вы. Как это произошло?

– Я появился на свет, когда отец был уже в преклонных годах. Недовольный жизнью, избалованный богатством старик, требующий удовлетворять его малейшие прихоти, – Диего тяжело сглатывает; наверное, его уже мучает жажда. Затем сипло продолжает: – Едва мне исполнилось семнадцать, я подался на службу, дома появлялся редко. Оказывается, пока я служил, у отца возникла идея вывести особенную породу быков; именно для этого он обратился к герцогу Алерту. Как видите, они договорились не только о быках.

Я помню ту особенную породу. Огромные черные звери с изогнутыми рогами и удивительно добрыми глазами. Их выращивали в соседней деревне, куда я ходить не любила. А вот отец проводил там дни и ночи, его дар – слышать животных и говорить с ними – в то время кормил всю нашу семью.

Мне становилось страшно, когда я пыталась представить, как папа просит зверей не рваться из клеток, слушать людей, подчиняться им. Что чувствует, разговаривая с теми, кого выращивают ради мяса? Я никогда не спрашивала папу об этом.

Диего продолжает после короткого молчания:

– Сначала это не беспокоило. Когда меня поставили перед фактом, девочка-невеста была еще маленькой, всего-то двенадцать лет. Казалось, впереди еще бездна времени. Я тогда не пошел против отца: он стал часто болеть, и я старался лишний раз не волновать его. Делал вид, что играю по его правилам. Но с вашей сестрой, Энрике, я был честен: сразу написал ей, что как только появится возможность, расторгну помолвку. Лилия согласилась, но попросила… стать ее другом. Писала об одиночестве, о музыке и о книгах. Я согласился поддержать общение.

– У Лилии всегда было много поклонников, даже в детстве все хотели с ней дружить… – я чувствую себя странно, потерянно.

Одиноко – моей сестре, которую все вокруг считали первой красавицей? Которую постоянно приглашали на светские вечера, которой присылали подарки и письма? Разве все это можно назвать одиночеством?

– Значит, она лукавила, – вздыхает Диего. – Раньше Лилия не навязывалась, письма были редкими. В конце июля мой отец умер, и я напомнил вашей сестре о соглашении. Она повела себя… странно. Написала, что ничего не помнит, с нетерпением ждет свадьбы. Пообещала, что ее родители примут меры, если я откажусь. Словом, полнейшая чушь. Я переехал в столицу; адрес держал в секрете. А потом…

– Вы узнали обо мне.

– …О том, что некая девушка из рода Алерт приехала погостить у дядюшки.

– Но почему вы ждали бала? Связались бы с Фернвальдом, назначили встречу. Зачем было вести себя так грубо, хватать меня за руку, против воли тащить на танец?

– Не хотел втягивать в это дело лишних людей. Но, как видите, втянул. Благими намерениями…

Нас прерывает странный шум. Скрежет.

С каждой секундой звук нарастает. Что-то стремительно приближается, ползет.

Мы с Диего вскакиваем, пытаемся убежать – но быстро понимаем, что времени нет, да и сил тоже. Непонятный шум давит на нервы, бросает в дрожь. Между барханами мелькает что-то темное, громадное.

– Чудовище… это чудовище!

– Замрите. Не двигайтесь, – одними губами шепчет Диего. – Может, оно обойдет нас стороной.

В какой-то момент звук стихает. Затем ближайший бархан взрывается, протараненный насквозь. Нас обдает колючим песком. Неведомое существо, горбатое, с округлыми боками и угловатой головой, замирает в нескольких метрах. Лап не видно; что-то в теле этого гигантского жука дребезжит и лязгает. Пустые, будто стеклянные глаза невидяще смотрят на нас. «Он слепой, – думаю я с внезапным облегчением. – Может, принюхивается?»

В следующую секунду громадное туловище сплющивается, происходит что-то необъяснимое, невозможное: бок жука вскрывается, будто его вспарывают изнутри. Диего заслоняет меня. Из-за его плеча я смотрю на то, как из жука высыпают черные фигуры.

Люди.

Разного роста и телосложения, одетые в странные одежды, с оружием в руках – с чем-то, похожим на дубины или самодельные лезвия. Лица жуткие, словно сшитые неумелой мастерицей из обрезков тканей: они покрыты пятнами и шрамами, землисто-серые, синеватые, сожженные солнцем до черноты. Очень разные, пестрые; одутловатые и плотно натянутые на черепа. Я пытаюсь сосчитать людей, по после тридцати сбиваюсь и путаюсь. А заново уже не начать.

– Кто вы такие? – звучный голос разносится по пустыне. Язык наш, но говор странный, ударения стоят не там, где им положено. Вперед выходит огромный человек; даже не знала, что люди могут быть такими высокими. Я, наверное, и до пояса ему не достану. Лицо и лысая голова человека покрыты причудливым рисунком из шрамов. Глаза маленькие, вдавленные, но от взгляда, прямого и пронзительного, становится не по себе. Должно быть, этот человек главный здесь.

– Изгнанники, – отвечает Диего необычайно спокойным голосом.

– Выродки? – шуршит по толпе. Лица искажаются от страха.

Диего ощутимо напрягается. Я догадываюсь: он не знает, как повести себя дальше, не ошибиться. Пауза затягивается, наступившая тишина кажется предвестником беды. Необходимо что-то срочно решать, что-то говорить.

«Выродки», – я катаю это слово по языку, от корня до кончика, шепчу одними губами, вслушиваясь в звучание. И, кажется, понимаю, что эти люди имели в виду. Кричу что есть сил, лишь бы услышали:

– Мой отец торгует пряностями, Диего – сын кузнеца! Нас хотели выдать за других, но мы сбежали вместе. А потом…

Мгновенно сориентировавшись, Диего подхватывает:

– Денег почти не было; тянули все, что плохо лежало. И однажды нарвались на одного богатея. Он организовал целую охоту, и нам ничего не оставалось, кроме как уйти за Стену.

По толпе прокатывает рокот. Я перехватываю руку Диего, крепко сжимаю,