Вторичка - Эра Думер Страница 3

– Эй, Велька, как твое «ничего»? Какую ленту покупать-то к рождению малыша? Розовую, голубую?

Попрошайка подбоченилась:

– Шел бы ты отсюда, Джон Леннон недоделанный, ты мне всех благотворителей распугаешь!

Эвелина появилась в переходе ближе к тридцати. Она была из тех, кому не удалось покорить столицу. Провалившая вступительные экзамены в трех вузах, Веля не унывала. В родной городок возвращаться напрочь отказывалась, чтобы не огорчать стариков-родителей. В переписке с ними лгала, что работает в престижной фирме. Эвелина была простой и глупой, но с добрым сердцем. Она делилась со мной обедом и читала вслух анекдоты из еженедельников. Памятуя об ультиматуме Олежи, я принялась за работу. Зазывала прохожих зарубежным пошивом и модным фасоном. К мужчинам обращалась с предложением порадовать жен, к противоположному полу – прикупить обновку. Продажи шли вяло. Люди мерзли и у прилавка не задерживались.

К вечеру, когда подземку осветили рыжие фонари, я пересчитала наличные. План по продажам был выполнен процентов на пятнадцать.

«Олежа вышвырнет меня на улицу – это лишь вопрос времени», – сокрушилась я.

– Пора и честь знать, – сообщила Веля, посмотрев на наручные часы.

– Сегодня уходишь пораньше? – спросила я.

– Ага. Миша обещал подбросить до дома.

– Миша? А Сережа вылетает из гонки бойфрендов?

Веля запустила руки под пуховичок, ловким движением отстегнула бутафорский живот и сложила в пакет. Куртка для беременных обвисла на стройной фигуре. Попрошайка ссыпала мелочь в истрепанную сумочку и повесила ее на плечо. Расправила челку, смотрясь в карманное зеркальце, и ответила:

– Сережа – все.

– Соболезную.

– Сплюнь! Жив-здоров. С другой. А у нас с Мишей все только начинается. – Эвелина взяла меня за запястья и, пританцовывая, засмеялась. Я сконфужено освободила руки. – До завтра, детка. Не перерабатывай допоздна, кого тут только по ночам не носит. Защиты от Олега особо не жди, – Веля понизила голос, – дыма без огня не бывает: говорят, Олежа – прохудившаяся «крыша». Девяностые прошли, кто первым это осознал и легализовал бизнес, того и тапки. Теперь все по-другому, понимаешь, Вер? Новый век!

Я проводила Эвелину и спустила рукава, чтобы отогреть пальцы. Изо рта вылетело облачко пара. Краем глаза заметила копошение: Зева убрал гитару в чехол и собрал выручку. Заметив меня, отдал честь от виска и побрел к лестнице. Я кивнула вслед. Зева с Велей ушли по противоположным выходам к автостраде. Соль земли, лучшие из людей… Смех, да и только.

Я любила уединение, но тем вечером не могла найти себе места. Из глубин гормонального моря поднималась тревога. Села на табуретку, обхватив колени красными от холода пальцами. Дыхание превратилось в судорожное пыхтение, замерзшее тело пробивала дрожь. В ожидании покупателей боролась c наивной верой в мецената, что выйдет из лимузина, спустится в подземку, как небожитель, и скупит барахло по тройной цене в последний рабочий час.

Увы, я была не склонна к магическому мышлению. Сарказм, меланхолия и скептицизм вернее маскировали слабости. Иные отзывались обо мне, как о черствой, зацикленной на себе девчонке, – не соглашалась, но и не спорила. Терпения у меня было чуть меньше, чем у ангела, но озлобленность не дотягивала до бесовской. Вычитала где-то, что человек – это то, чего еще нет, а также то, что силится быть. Так вот я – вытяжка из последнего дыхания папы и перегара мамы, которая стремится перейти в твердое состояние. Мамин дружок недавно сказал, что я Бедная Настя, только без княжеских кровей, смелости и хэппи-энда. Что же во мне от главной героини мыльной оперы кроме бедности? Возможно, то, чего еще нет. Это обнадеживало.

Прохожие пролетали бесформенными тенями, втягивая голову в воротники. Прибавилось немного денег после продажи зимних аксессуаров. Пересчитав купюры в поясной сумке, я засобиралась домой: сложила стопкой хрустящие пакеты с кофтами, освободила стенд от верхней одежды и уложила ее с остальными товарами в баул. Заметила пальто, подвешенное с утра рослым Андреем. Не подумала наперед, что не смогу снять его самостоятельно, а музыкант уже свалил. Ничего не поделать – пришлось взять съемник для одежды и подтянуться.

– Ну, давай же… – помолилась я, когда крючок в очередной раз лязгнул по цепи. Прыгающая с палкой девчонка, наверное, напоминала, какого-то шамана в ритуальной пляске.

– Э, телочка, продай нам свой лифчик! – раздалось за спиной.

Переход наполнился омерзительным хохотом. Я обернулась, прижав к груди съемник. У торговой точки стояло двое тощих парней в лыжных куртках, грязных кроссовках и шапках, стянутых к макушке. Тому, что пониже ростом, не доставало передних зубов, а верзиле – растительности на голове. Дылда покручивал бейсбольную биту, низкорослый надевал на пальцы кастет. Я сделала осторожный шаг назад. Еще один – и упрусь в стену.

– Вы что-то хотели? Закрываюсь же, – вкупе с вечно угрюмым выражением лица, которое я не могла контролировать, мои слова прозвучали дерзко.

Гопники натянули противные улыбочки. Низкий кивнул на поясную сумку и приказал:

– Отдавай бабки.

«Олег оставит меня без единственного способа платить за нашу с мамой квартиру, если не получит сегодняшней выручки. Подумает, что и деньги своровала».

– Че тормозишь, овца? – заметив, что жертва мешкает, «бейсболист» замахнулся битой. – Метнулась!

– Живо!

Моя голова качнулась влево-вправо. Будто я ей не хозяйка, она моталась, отказываясь от односторонней сделки с гопниками. Руки, словно оторванные от тела, сжали сумку с деньгами. Я не успела опомниться, как ноги сорвались с места и понесли туловище к ближайшей лестнице. Непечатно выругавшись, грабители пустились вдогонку.

Забег на короткую дистанцию окончился фиаско. Лысый верзила подставил подножку, и я угодила лицом в коричневую слякоть, не добравшись до лестницы. Он схватил за волосы и прижал к плитке коленом – я не могла пошевелиться и плевалась грязным снегом, занесенным подошвами с улицы.

– Ты совсем попутала?! – гаркнул мелкий с кастетом, опустившись передо мной на корточки.

– Не могу отдать выруч… – сдула испачканные волосы с губ, – выручку. Это не мое.

– Ну а чье? Лысого?

– Олега. Олега Лысого. Он меня крышует.

Гопник присвистнул и хихикнул:

– Борямба, ну ты прикидываешь к носу? Олег Лысый крышует барышню! Тогда пардоньте, е-мое, отставить грабеж!

Я почувствовала, как неуверенно зашевелился Борямба. Захват причинял мне боль, особенно в левой руке, которую согнули как в пособии по йоге. Украдкой вздохнув, я спросила:

– Вы серьезно?

– Нет конечно, идиотка! – засмеялся коротышка и дал знак напарнику. – Борямба, стащи с девки сумку.

Грабитель нащупал застежку, щелкнул ею, и ремешки ослабли. Борис перевернул меня на спину за плечо. Приняв сидячее положение, я смотрела все с тем же безразличным лицом, как гопники нетерпеливо рвут молнию