Вавилон. Сокрытая история - Ребекка Куанг Страница 69

В теории все эти техники выглядели великолепно. Но повторить их было куда труднее. А самое сложное – это найти сами словесные пары. Для вдохновения Робин с друзьями взяли книгу с текущим списком пар, использующихся в этом году в империи, и пролистали ее в поисках идей.

– Смотрите, – сказала Летти, указывая на строчку на первой же странице. – Я поняла, как создали эти трамваи без кучера.

– Какие трамваи? – удивился Рами.

– Разве ты не видел их в Лондоне? – спросила Летти. – Они едут сами по себе, без лошадей.

– Я всегда думал, что там есть какой-то внутренний механизм, – сказал Робин. – Например, паровая машина…

– В больших так и есть, – пояснила Летти. – Но разве ты не замечал, что маленькие вагонетки как будто едут сами по себе? – Она ткнула в нужное место на странице. – На рельсах заложены пластины. Слово «рельсы», track, родственно средненидерландскому trecken, означающему «тянуть», в особенности если прийти к этому слову через промежуточное французское. И теперь мы имеем два слова, означающие рельсы, но только одно из них подразумевает движущую силу. В результате трамваи едут сами. Гениально.

– Отлично, – сказал Рами. – Осталось только придумать на экзаменах революционную транспортную систему, и дело в шляпе.

Они часами изучали эту книгу, полную бесконечно интересных и талантливых изобретений. Многие из них, как обнаружил Робин, придумал профессор Ловелл. В одной гениальной паре использовался китайский иероглиф гу (gǔ, 古), означающий «старый» или «престарелый», и слово «старый». Иероглиф古 подразумевает долговечность и прочность; он даже включен в иероглиф 固, который означает «твердый», «сильный» или «прочный». Связь понятий долговечности и старости помогала предотвратить разрушение техники; фактически чем дольше та использовалась, тем надежнее становилась.

– Кто такая Эвелин Брук? – спросил Рами, листая последние добавления ближе к концу тома.

– Эвелин Брук? – повторил Робин. – Почему это имя кажется мне знакомым?

– Кем бы она ни была, она гений. – Рами ткнул пальцем в страницу. – Только в 1833 году она придумала двенадцать словесных пар. А мало кто из выпускников придумал больше пяти.

– Погоди, – сказала Летти. – Ты про Эви?

Рами нахмурился.

– Эви?

– Стол, – напомнила Летти. – Помните? Когда профессор Плейфер рявкнул на меня за то, что села не на тот стул? Он сказал, что это стул Эви.

– Видимо, она особенная, – сказала Виктуар. – И не любит, когда трогают ее вещи.

– Но после того утра ее вещи все в том же виде, – сказала Летти. – Я заметила. Прошло уже несколько месяцев, а книги и ручки лежат в точности там, где она их оставила. Либо она педантична в пугающей степени, либо до сих пор не возвращалась к своему столу.

По мере того как они листали списки, все явственнее проглядывала другая теория. Эви очень плодотворно работала с 1833 по 1834 год, но к 1835-му упоминания ее работ пропали. Ни единой словесной пары за последние пять лет. К тому же Робин с друзьями ни разу не встречали ее на факультетских праздниках и ужинах, она не читала лекций и не вела семинаров. Какой бы талантливой ни была Эвелин Брук, она явно больше не работала в Вавилоне.

– Погодите, – сказала Виктуар. – Предположим, она окончила факультет в 1833 году. Значит, она училась на одном курсе со Стерлингом Джонсом. И Энтони.

И Гриффином, понял Робин, хотя и не сказал этого вслух.

– Предположим, она тоже пропала на море, – добавила Летти.

– Какой-то проˊклятый курс, – заметил Рами.

В комнате вдруг стало ужасно холодно.

– Предположим, нам следует вернуться к чтению, – сказала Виктуар.

Никто не стал возражать.

Поздно вечером, когда они уже пялились в книги так долго, что начали путаться мысли, они устроили игру – изобретали невероятные словесные пары для предстоящего экзамена.

Робин победил со словом «цзисинь».

– В Кантоне матери иногда дают на завтрак сыновьям, сдающим имперские экзамены, куриные сердца, – объяснил он. – Потому что куриные сердца, «цзисинь», звучат похоже на «цзисин», что означает «память»[62].

– И что это даст? – фыркнул Рами. – Капли куриной крови по всему экзаменационному листу?

– Или сделает сердце размером с куриное, – сказала Виктуар. – Представьте, секунду назад у тебя было сердце нормального размера, и вдруг оно уже размером с ноготь и не может качать кровь как положено, поэтому ты падаешь…

– Господи, Виктуар, – сказал Робин. – Что за кошмар!

– Нет, тут все просто, – вклинилась Летти. – Это метафора жертвоприношения. Куриная кровь, то есть куриное сердце, поддерживает память. Нужно только зарезать курицу и принести ее в жертву богам, и сдашь экзамен.

Они уставились друг на друга. Было уже очень поздно, а в последнее время все они страдали от недосыпа. И всех охватило особое безумие испуганных, но решительных студентов, для которых учеба выглядела не менее опасной, чем поле боя.

Если бы Летти предложила немедленно разграбить курятник, любой без колебаний согласился бы.

Пришла судьбоносная неделя. Они подготовились, насколько могли. Им обещали, что экзамен будет честным, если они как следует поработают, и они поработали. Конечно, они боялись, но все равно ощущали осторожную уверенность. В конце концов, именно на эти экзамены их натаскивали два с половиной года.

Задание профессора Чакраварти оказалось самым простым. Робину предстояло перевести без словарей с классического китайского текст из пятисот иероглифов, составленный лично профессором. Это была очаровательная притча о добродетельном человеке, который потерял на поле среди тутовичных деревьев козу, но нашел другую. После экзамена Робин понял, что неверно перевел слово «яньши», означающее «любовную историю»[63], как более скромную «колоритную историю», тем самым ошибся в тональности рассказа, но надеялся, что двусмысленность слова «колоритный» намекнет на сексуальный подтекст.

Профессор Крафт написала дьявольски сложный текст о переменчивой роли переводчиков в произведениях Цицерона. Они были не просто переводчиками, а еще и посредниками, а иногда даже давали взятки. Робину с друзьями велели раскрыть в этом контексте тему языка. Робин набросал восьмистраничное эссе о том, как термин interpretes был для Цицерона в конечном счете ценностно-нейтральным по сравнению с геродотовскими hermeneus, один из которых был убит Фемистоклом за использование греческого языка в интересах персов. В заключение Робин добавил несколько замечаний о лингвистической уместности и верности. Выйдя из экзаменационной аудитории, он не знал, хорошо ли справился – его разум прибег к ловкому трюку и перестал понимать написанное, как только Робин поставил точку в последнем предложении, но чернильные строчки выглядели ровными, и он знал, что, по крайней мере, звучат они хорошо.

На экзамене