Вавилон. Сокрытая история - Ребекка Куанг Страница 68

оценок не вызывало физического недомогания. Сначала появилась непроходящая пульсирующая головная боль, а затем его начало подташнивать при каждом движении. Совершенно неожиданно накатывали волны дрожи; часто рука тряслась так сильно, что он с трудом держал перо. Однажды во время практической работы перед его глазами все потемнело; он утратил способность думать, не мог вспомнить ни одного слова, ничего не видел. Потребовалось почти десять минут, чтобы он пришел в себя. Он не мог заставить себя есть. Постоянно чувствовал себя измотанным и не мог заснуть от избытка нервной энергии.

В конце концов, как и все старшекурсники Оксфорда, он понял, что сходит с ума. Соприкосновение с реальностью, и без того непрочное из-за длительной изоляции в городе студентов и ученых, стало еще более дробным. Многочасовая зубрежка мешала осмысливать знаки и символы, различать реальность и вымысел. Важными и насущными стали абстрактные понятия, а повседневные мелочи, такие как овсянка и яйца, вызывали подозрение. Будничные диалоги начали вызывать трудности, светская беседа приводила в ужас, и он перестал понимать, что означают основные приветствия. Когда портье спросил, хорошо ли он провел время, Робин молча стоял добрых тридцать секунд, не в силах понять, что тот подразумевает под словами «хорошо» и «время».

– У меня все то же самое, – бодро заявил Рами, когда Робин рассказал ему об этом. – Кошмар. Я больше не могу вести самых затрапезных разговоров, все думаю, что на самом деле означает то или иное слово.

– А я натыкаюсь на стены, – поделилась Виктуар. – Мир вокруг исчезает, и я замечаю только список слов для зубрежки.

– Я вижу символы в чайных листьях, – призналась Летти. – Однажды я даже пыталась в них разобраться и хотела зарисовать на бумаге.

Робин с облегчением услышал, что не только у него бывают галлюцинации, потому что больше всего его донимали видения. Ему начали мерещиться и люди. Однажды, копаясь на полках магазина Торнтона в поисках поэтической антологии на латыни, Робин заметил, как ему показалось, знакомый профиль у двери. Он подошел ближе. Зрение его не обмануло: за обернутый в бумагу сверток расплачивался Энтони Риббен, живой и здоровый.

– Энтони… – выпалил Робин.

Энтони поднял взгляд. Он увидел Робина. Его глаза округлились. Робин шагнул вперед, смутившись и одновременно обрадовавшись, но Энтони поспешно сунул книготорговцу несколько монет и выскочил из магазина. К тому времени как Робин вышел на улицу Магдалины, Энтони уже исчез из виду. Робин несколько секунд озирался по сторонам, а потом вернулся в книжный магазин, задумавшись, не принял ли за Энтони какого-то незнакомца. Но в Оксфорде было не так много молодых чернокожих мужчин. Это означало, что либо о смерти Энтони солгали, то есть все преподаватели разом устроили тщательно продуманную мистификацию, либо ему померещилось. В своем нынешнем состоянии он считал последнее более вероятным.

Больше всего они боялись экзамена по работе с серебром. В последнюю неделю третьего триместра им сообщили, что следует придумать уникальную словесную пару и выгравировать ее прямо на глазах у преподавателя. На четвертом курсе, когда закончится период ученичества, они узнают правильную технику создания словесных пар и гравировки, поэкспериментируют с мощностью и продолжительностью эффекта, а также выяснят тонкости резонансных связей и произношения. Но пока, вооружившись лишь основными принципами работы словесных пар, им предстояло добиться хоть какого-то эффекта. Он не должен быть идеальным – первые попытки никогда не получаются идеальными. Но они должны сделать хоть что-то. Должны доказать, что обладают тем неосязаемым свойством, неподражаемым чутьем на нюансы смысла, которое превращает переводчика в мастера по серебру.

Помощь со стороны выпускников была официально запрещена, но добрейшая Кэти О'Нелл тайком подсунула Робину выцветшую желтую брошюру по основам поиска пар, когда однажды днем застала его в библиотеке, где он сидел с ошеломленным и испуганным видом.

– Эта книга из общедоступного фонда, – сочувственно сказала она. – Мы все ею пользовались. Прочитай, и беспокоиться будет не о чем.

Брошюра была весьма старой, написана в 1798 году, и в ней использовалось много архаичных слов, но там был ряд кратких, легко усваиваемых советов. Первый из них – держаться подальше от религии. Этот совет они уже знали из десятков пугающих рассказов. Именно из-за теологии Оксфорд изначально заинтересовался восточными языками: единственной причиной, по которой иврит, арабский и сирийский языки когда-то стали предметом академического изучения, был перевод религиозных текстов. Но Святое Слово, как оказалось, было непредсказуемо и немилосердно к серебру. В северном крыле восьмого этажа находился стол, к которому никто не осмеливался подходить, потому что он еще время от времени дымился, хотя источник дыма оставался неясным. По слухам, какой-то недалекий аспирант пытался за этим столом перевести и записать на серебро имя Бога.

Более полезным оказался второй пункт, в котором рекомендовалось сосредоточить усилия на поиске когнатов. Когнаты, то есть слова в разных языках, имеющие общего предка и часто схожие значения[60], обычно служили лучшими подсказками для плодотворных пар, поскольку находились на близких ветвях этимологического дерева. Но сложность с однокоренными словами заключалась в том, что часто их значения были слишком близки, и при переводе возникали лишь незначительные искажения, а значит, и эффект пластин был слабым. Например, «шоколад» в английском и испанском означал одно и то же. Более того, в поисках однокоренных слов следовало опасаться «ложных друзей переводчика» – слов, которые кажутся однокоренными, но имеют совершенно иное происхождение и значение. Например, английское have (иметь) произошло не от латинского habere (держать, обладать), а от латинского capere (искать). А итальянское cognato означает не «когнат», как можно было ожидать, а «зять».

«Ложные друзья переводчика» были особенно коварны, когда их значения также казались родственными. Персидское слово «фаранг», которое использовалось для обозначения европейцев, выглядело однокоренным английскому foreign – «иностранный». Но на самом деле «фаранг» возникло из обращения к франкам, а затем распространилось на всех западноевропейцев. Английское foreign, с другой стороны, произошло от латинского fores, что означает «двери». Таким образом, соединение фаранг и foreign ни к чему не приведет[61].

В третьем совете брошюры была представлена техника под названием «цепочка». Ее они смутно помнили из демонстрации профессора Плейфера. Если слова в бинарной паре слишком сильно отдалены друг от друга по смыслу, можно попробовать добавить третий или даже четвертый язык в качестве посредника, чтобы перевод был правдоподобным. Если все эти слова выгравировать в хронологическом порядке, по мере их эволюции, можно точнее направить искажение смысла в нужное русло. Другой похожий прием – выявление второго этимона, еще одного источника, который мог вмешаться в эволюцию значений. Например, французское fermer (закрывать, запирать),