Контрольная группа - Павел Александрович Шушканов Страница 13

Я разжал пальцы. Ветер легко подхватил рисунок и понес его по пыльному асфальту, швырнул под колеса автобуса, поднял было вверх, в небо, ударил о бордюр и потащил в поле все быстрее и быстрее.

***

Марк аккуратно убрал коленку, пропустил меня, наградив удивленным и немного рассеянным взглядом. Я плюхнулся на сиденье, каким-то чудом еще не успевшее остыть.

– Ну, что, тоже считаешь меня жалким? – спросил я, пожалуй, даже слишком громко, но никто не обернулся.

Марк молчал и делал вид что читал.

– Ну, давай говори!

Он отложил книгу, заложив страницу оберткой от конфеты и внимательно уставился на меня, прищурив глаза. Я ждал чего-то колкого или наоборот поучительного, но он молчал, просто молча смотрел.

– Что? – не выдержал я.

– Почему ты так странно подстрижен? Половина головы почти налысо, а другая лохматая.

– А что, не нравится?

– Просто выглядит странно. Если это какой-то протест, то понимаю. Не пойму только, против чего. Против здравого смысла? Ведь так наполовину жарко, а наполовину холодно.

Я хотел гневно ответить, но почему-то только усмехнулся.

– Поговорим о стиле?

– А почему нет? Если хочешь о жалких людях, то давай лучше с меня начнем. Смотри, таскаю чужую сумку, потому что боюсь физической боли. Скажешь, что за себя постоять нужно? Показать там себя, поставить? Знаешь, чем это закончится? – он улыбнулся. – Если я отвечу – я скорее всего сломаю об него руку. А потом он сломает мне вторую. Повесит сумку мне на шею и ничего не изменится.

Я тоже усмехнулся. Прозвучало и правда смешно.

– Вот тебе он ничего не скажет. И сумку нести не заставит.

– Это почему? – не понял я.

– Ты другой. Кусок арматуры, на которую налеплен странного вода романтичный дурак. А еще ты с этой стрижкой выглядишь впечатляюще страшно.

Я засмеялся и отвернулся к окну. Кирпичная коробка заправки с поблескивающими как брюшко мухи тонированными окнами медленно удалялась. Ветер нес мусор, рваные пакеты и обрывки газет за нашим автобусом. Над пустым неровным горизонтом повис бледный призрак скрытого легкими облаками солнца.

Марк легонько толкнул меня в плечо и сунул конфету в сиреневой обертке. На ней гримасничал пожилой моряк.

– Это что, моральный вред? – спросил я.

– Это конфета. У меня таких неограниченный запас. Поддерживаю форму, – он похлопал себя по животу. – Сын библиотекаря должен выглядеть достойно. Кстати, карандаш верни. Я тут пометки делал.

Марк снова вопросительно смотрел на меня.

– Ну, что еще?

– Ты правда полез бы драться к нему? Ну, к Стрельникову. Он вроде неплохой парень…

– Нет, тебя бы отправил, – сказал я. Надвинул капюшон на глаза и попытался уснуть.

***

На дне ведра темнела грязная вода. В ней отражался плохо побеленный потолок с желтыми разводами и перекошенными лампами дневного света, половина из которых давно уже не работала. И лицо Димки Стрельникова. Он задумчиво смотрел в глубину ведра и нерешительно мял в руках белую от мела тряпку.

– Ну что, давай? – кивнул он мне.

– Сам давай. Не хочу.

Я присел на край парты.

В кабинете физики всегда было неуютно, пусто и пыльно как-то. На побелевшей от плохо смытых разводов доске виднелись цифры, выцарапанные когда-то плохим жестким мелом, а в шкафу без дверки были свалены в кучку зеленые тетрадки.

– Сдрейфил, Никит? Так и скажи.

В тишине класса коротким прочерком взвизгнула расстегиваемая молния ширинки. А потом прерывистое журчание, гулко отражавшееся ржавыми стенками ведра. Я отвернулся к окну. Ленивый сентябрьский ветер приносил тепло в сырость класса, щекотал волосы на голове, выцветшие за длинное лето. А я морщился и кидал шелушки недожаренных семечек в открытое окно. Ненавижу, когда меня зовут Никит. Как-то урезано, неполноценно что ли. И имя свое тоже не люблю. Только папа так назвать мог, не иначе. Выкопал в какой-нибудь из своих книжек и решил, что так будет клево. Наверное, на весь мой год рождения я один Никита, а остальные с более-менее приличными именами. Как Димка вон.

Димка улыбался во все лицо и боролся с молнией.

– Тряпку неси. Не боись, сам помакаю.

Я пожал плечами, соскочил с края парты. Жесткая и белесая от мела тряпка лежала на краешке доски. Когда физичка терла ей бледную доску, она противно шуршала и только больше втирала цифры в исцарапанную поверхность. От середины доски к левому углу убегала глубокая трещина – ей от мела доставалось больше всего. Остатки домашнего задания притаились наверху, куда недотягивалась небольшая ростом, но крикливая Галина Вадимовна – гроза нашего не слишком тихого и примерного пятого класса.

У мела был какой-то кислый запах. Раньше казалось, что он пахнет побелкой, вроде той, которую обгрызал со стен Димка в первом классе, когда никто не видел. И по рукам классная била, и родителям жаловалась. Те тоже били, но отколупанных от стены пятен не становилось меньше. До тех пор, пока он не переключился на мел и не начал обсасывать его до жесткого камушка. А потом нам начали привозить молоко на большую перемену, и Димка оставил мел и штукатурку в покое.

– Так вот! – он шлепнул мокрую тряпку на доску и брезгливо вытер пальцы об учительский стол.

– Ко мне? – задорно спросил он, предвкушая свободный от уроков вечер, каким он бывает после четвертных контрольных. – Есть пара новых игр на «Genjitsu» – «Неоновые гонки», «Кастл» … Спорим, я тебя сделаю на втором круге?

Желтая коробочка приставки с пестрой россыпью карт памяти, похожие на летучих мышей геймпады и мама Димки, приносящая бутерброды с колбасой и сыром с завидной периодичностью. Я вздохнул, нехотя покачал головой. Вид жизнерадостной Димкиной мамы в пестрых платьях, легко скользящей по дому и заботливо предлагающей лимонад вызывал в последние дни особую невыносимую тоску. Понемногу я начинал ненавидеть свой дом, за то, что у нас все немного иначе. Тяжелый запах незнакомых лекарств, от которого не помогали даже распахнутые окна.

– В другой раз.

Димка хмуро взглянул на меня, пожевал губу. Затем вдруг просиял и потянул за рукав.

– Побежали!

– Куда? – не понял я, но пустился следом.

– За мной!

Солнце врывалось во все окна школьных коридоров. Мы бежали, скользя по чистому линолеуму в мокрых разводах и оставляли на нем следы своих подошв. Из раскрытых дверей пустых классов пахло хлоркой и мелом

– Давай сюда!

Мы нырнули под лестницу. Со скрипом отворилась дверь на задний школьный двор. Тут обычно мусолили окурки старшеклассники, а взрослые девчонки отвешивали легкие подзатыльники, если не слишком быстро проходил мимо. Но сейчас тут