Дневник времён заразы - Яцек Пекара Страница 55

— Рад, что вы не теряете бодрости духа, — похвалил я его. — Этого нам и нужно в эти лихие времена: оптимистического взгляда.

Не знаю, понял ли он меня, ибо в слове «оптимистического» было целых семь слогов и в нищенских переулках его вряд ли часто употребляли, но по тону голоса он понял, что я им доволен, и тут же протянул руку, растопырив когтистые, чёрные от въевшейся грязи пальцы.

— Помогите, мастер, старому солдату, что храбро служил Христу и императору, — произнёс он на сей раз с умильной экзальтацией.

— И где ж ты воевал, а? — буркнул я, но бросил ему в ладонь грош.

— Да воздаст вам Господь, да воздаст вам Господь. — Быстрым, ловким жестом он спрятал монету в лохмотья. — А раз уж спрашиваете, где воевал, то скажу вам, что даже под Шенгеном сражался!

— Это ты под Шенгеном сражался за императора и веру? — усмехнулся я. — Что-то ты больше на бунтовщика похож, чем на солдата.

— Эх… — Он утёр глаза так, что размазал грязь по щекам. — Что было, то было, — тяжело вздохнул он. — Как жахнули по нам, так только дым и остался. Да трупы на поле.

Ах, так старик, видимо, был в той ватаге, которую разогнали императорские конные аркебузиры. Я прекрасно помнил, как на равнину, полную кричащей, необузданной черни, выехали ровные шеренги солдат. И как залпы из аркебуз не только убили многих бунтовщиков, но прежде всего отняли у оставшихся в живых боевой дух и надежду на победу.

Как-то так вышло, что два дня спустя я встретился с Баумом, и мы как раз проходили через переулок, в котором обычно просил милостыню тот самый старик, что так хорошо помнил былые поражения. Однако на сей раз он не побирался, а лежал с окровавленными губами, в забрызганной кровью грязной рубахе. Выпученные мёртвые глаза он пялил прямо на солнце. Я остановился и повернулся к аптекарю.

— Ну вот, поглядите. Ещё в воскресенье я с ним беседовал, и он яростно убеждал меня, какой же лёгкой болезнью является наша кашлюха и как в былые времена бывало куда хуже, и сейчас совсем нечего бояться. — Я покачал головой.

Мой спутник носком сапога ткнул стопу лежащего, видимо, чтобы убедиться, действительно ли тот мёртв. Потом ткнул его ещё сильнее.

— Оставьте, — сказал я. — Знаю, что покойнику уже всё равно, но всё же не пристало так с ним обращаться.

— Я не обращаюсь, — обиженным тоном возразил Баум. — Только хочу убедиться, точно ли он умер.

Я указал пальцем на муху, сидевшую в уголке глаза трупа.

— Будь он жив, наверное, отогнал бы её, — заметил я.

— А, ну да. — Аптекарь быстро отступил на два шага. — И что? Так и будет лежать?

Я пожал плечами.

— Заберут его, наверное, вечером и похоронят, — ответил я. — Но надо признать, судя по его рассказам, он и так долго прожил. Ну, пойдёмте, господин Баум, а то меня уже страшно мучает жажда…

— Всё больше этих трупов, с каждым днём всё больше, — мрачно произнёс мой спутник.

— Вот так и умирают от безобидной кашлюхи, — с сарказмом подытожил я.

Именно так тянулся день за днём, а архидиакон Касси, казалось, не проявлял особой активности. Да, он встретился с городским советом, навестил также нескольких более значимых священнослужителей, демонстрируя свою учтивость тем, что сам приходил в гости, а не вызывал их в свой дворец. Но ничего страшного, или потрясающего, или значимого пока не произошло. Я, однако, предчувствовал, что это лишь затишье перед бурей, что ведь не для того архидиакон здесь появился, чтобы снять Обезьяний Дворец и развлекаться попойками да утехами с потаскухами. Впрочем, надо признать, что как раз наши вейльбургские шлюхи очень хвалили приезд Касси и его свиты, потому что, хоть и едва волочили ноги от усталости, зато их кошельки раздулись, как никогда прежде. Мы разузнавали, не происходит ли во дворце ничего подозрительного, но девки не только не упоминали о каких-либо преступлениях, но даже не говорили ни о каких практиках, способных напугать опытную женщину, готовую на многое позволить хорошо платящему клиенту.

* * *

Когда я вернулся в обитель Святого Официума, оказалось, что мне доставили записку от настоятеля Густава Вебера. Послание, написанное с необыкновенной горячностью, почти умоляло меня немедленно явиться к нему. Что ж, отказать человеку, всегда благосклонному к Святому Официуму, было бы неучтиво, да и, признаться, мысль о том, что я вновь увижу прелестное личико его подопечной, доставила мне немалое удовольствие. Хоть, как я уже упоминал, девушка не пленяла той округлой женственной прелестью, что радует мужской взор, в её восхитительно очаровательном лице было нечто такое, от чего трудно было отвести взгляд. Впрочем, подумалось мне, если бы эту подопечную настоятеля слегка подкормить разными лакомствами, быть может, она и набрала бы форм в тех местах, где это приятно глазу? Но пусть об этом заботится её будущий муж или, быть может, возлюбленный — а то и оба разом.

Не мешкая, я отправился по просьбе настоятеля и прибыл на приход ещё задолго до обеда. Вебер ждал меня, и с первого взгляда я понял: он был взволнован и напуган. Не нужно было обладать тонким чутьём, чтобы уловить в тесной комнатке запах винного перегара — настоятель, похоже, уже изрядно приложился к бутылке. Без лишних церемоний он достал бутыль и наполнил наши кубки.

— Ты знаешь, Мордимер, что мой храм не подчиняется князю-епископу? — начал он.

Я никогда особо не задумывался об этом, но теперь припомнил, что его церковь принадлежала Конгрегации и зависела от провинциала, а не от епископа.

— Учитывая, что творится и что ещё будет твориться, это, наверное, к лучшему, верно?

Он кивнул.

— Будь я под началом епископа, давно бы уже гнил в каком-нибудь монастыре на пожизненном заточении, — фыркнул он.

— И откуда же такая нелюбовь Его Преосвященства к столь обаятельному настоятелю, как ты? — спросил я.

Он не улыбнулся, и, кажется, не потому, что не оценил моего шутливого тона, а потому, что настроение его было хуже некуда — или даже ещё хуже, чем просто скверное.

— Боюсь, Его Преосвященство прекрасно помнит, как в споре между городскими властями и ним я решительно встал на сторону города, — сказал он, сжимая пальцы так, что они побелели. — А Конгрегация по моему ходатайству пустила в ход свои связи при императорском дворе, чтобы вердикт императора оказался в пользу Вейльбурга.

— И епископ, конечно, обо всём этом знает?

— Разумеется.

— Стало быть, ты полагаешь, что тебе грозит его месть. — Я кивнул. — Ты правильно сделал,