Дневник времён заразы - Яцек Пекара

Яцек Пекара

Дневник времён заразы

ГЛАВА ПЕРВАЯ

АПТЕКАРЬ ЙОНАТАН БАУМ

За дверью комнаты для допросов кто-то жалобно и мучительно стонал, призывая Господа в свидетели своей обиды и муки, проклиная тех, по чьей вине страдает, и сладчайшими словами обещая исправиться. Я толкнул тяжелую створку и под аккомпанемент скрипа застарелых петель вошел внутрь. Стенающим был Маркус Зауфер, мой коллега-инквизитор. Он сидел за столом и громко сокрушался над своей участью, обхватив голову руками и раскачиваясь из стороны в сторону. Взъерошенные космы волос торчали у него меж пальцев. Я бросил взгляд на молодого секретаря, что сидел рядом. Его звали Андреас Виттлер.

— Вчера злоупотребляли? — это был даже не вопрос, а утверждение.

Он посмотрел на меня ясным взором человека безгрешного, неподвластного пагубным привычкам и кичащегося перед ближними силой воли, словно рыцарь, что несет знамя поверженного врага.

— Полагаю, что так, — ответил он с ноткой снисходительного пренебрежения в голосе.

Что ж, опасно позволять себе подобную интонацию, говоря об инквизиторе, но канцелярист был юношей молодым, прекрасно образованным и из хорошей семьи, а потому считал себя кем-то получше такого пропойцы, как Маркус Зауфер. Кроме того, на секретаре была чистая одежда, щеки его были выбриты и холены, а волосы подстрижены, по последней моде, ровнехонько над бровями. Выглядел он опрятно, словно изнеженный маменькин любимчик, а такие юнцы обычно почитают себя особами великой важности и достойными особого обращения. И когда уж они и досаждают ближним, то зачастую не по злому умыслу, а лишь по излишней деликатности.

Я перевел взгляд на стол для пыток и на привязанного к ней пухлощекого, лысого мужчину, отметив его длинные усы, торчащие в стороны, как усики майского жука, и подстриженную клинышком бороду. И усы, и борода производили впечатление ухоженных, так что можно было предположить — человек этот не какой-нибудь уличный бродяга. Я заметил также, что ногти у него хоть и грязные (ибо сложно не иметь грязных, проведя ночь в мерзкой камере), — но все же ровно подстрижены. Узник был наг и прикрыт лишь тряпицей, брошенной на низ живота, и, как я подметил, еще не носил на себе следов квалифицированного допроса. Я увидел, что он с сочувствием поглядывает на Зауфера, а затем окинул меня любопытным взором, выгибая шею настолько, насколько позволяли ему веревки.

— Да будет славен Иисус Христос! — зычно воскликнул он.

— Во веки веков, аминь, — учтиво ответил я и перевел взгляд на канцеляриста. — Кто таков? — спросил я.

— С вашего позволения, господин Маддердин, не имею ни малейшего понятия, — ответил секретарь, разводя руками. — Меня сегодня вызвали на замену. Я в Инквизиториуме впервые за две недели и ровным счетом ничего не знаю.

Палач, сидевший в другом углу комнаты и лениво ковырявший кочергой в очаге, вдруг сильно закашлялся. Он захрипел, засипел, чуть ли не пропел петухом от натуги и, наконец, отплюнул в огонь густой мокротой, которая разлетелась кровавыми сгустками по стенке очага. Некоторое время мы все с вниманием за ним наблюдали.

— Я сегодня видел на улицах много кашляющих, — осторожно заметил я наконец.

— Да, и я тоже, — согласился со мной канцелярист. — Странно, не находите?

— Не то чтобы я был знатоком в этом деле, но и впрямь, обычно летом не увидишь и не услышишь столько задыхающихся, хрипящих и давящихся кашлем людей, — я покачал головой.

— Что-то витает в воздухе, — вздохнул Виттлер. — Знаете ли вы, к примеру, господин Маддердин, что вулканическая пыль может вызывать подобные симптомы?

Я взглянул на него.

— Вы полагаете, что где-то над Рейном пробудился вулкан, о котором мы доселе не знали?

Он покраснел.

— Нет, нет, — быстро возразил он. — Но что если где-то неподалеку, — он понизил голос почти до шепота, — разверзлась трещина, ведущая прямиком в ад, то разве серные испарения не вызвали бы у людей приступы неприятного и сильного кашля?

— Серные испарения буро-желтые и воняют, как сама преисподня! — воскликнул мужчина, привязанный к дыбе. — Ужасные глупости вы говорите, юноша.

Секретарь покраснел еще больше, и я видел, что он хочет что-то резко ответить, но я остановил его, подняв руку.

— Вы, достопочтенные господа, как я слышу, совсем не кашляете, как и я, слава Богу, — продолжал узник. — Однако один мой знакомец в точности описал мне, каково это. Не желаете ли услышать, милостивые государи?

— Почему бы и нет? — ответил я, присаживаясь за стол.

— Так вот, вам, полагаю, ведомо, что такое майский жук?

Мы с секретарем оба кивнули.

— И вот этот человек, кашляющий, словно мельник, надышавшийся муки, — образно продолжал мужчина, — поведал мне в перерывах между судорожными приступами, терзавшими его тело, что это такое чувство, будто испуганные майские жуки забрались к нему в легкие и там изо всех сил вертятся, пытаясь вырваться на волю и яростно царапая его острыми лапками.

Я поморщился.

— Мерзко, хотя и весьма образно, — признал я. — А теперь, раз уж вы заговорили, позвольте мне заняться вами. Кто вы вообще такой?

— Йонатан Баум, мастер аптекарского дела, — услужливо отозвался тот.

— Мастер аптекарского дела, — повторил я. — Тогда скажите на милость, господин аптекарь, какого дьявола вы делаете в нашей допросной, нагой и привязанный к столу?

— Вчера за мной пришли инквизиторы и арестовали меня, — пояснил он.

— За что?

— А почем мне знать? — фыркнул он. — Раз уж власть арестовывает, значит, знает, что делает, не так ли?

Что ж, теоретически это и впрямь было так, однако, как видно, в его случае теория пока что расходилась с практикой.

— Вам даже не было любопытно? — изумленно вставил Виттлер.

— Любопытство — первая ступень в пекло, — решительно отрезал аптекарь. — Я был уверен, что, когда власть сочтет нужным, то все мне, согласно закону и обычаю, растолкует.

— Странный человек, — прошептал канцелярист и покачал головой.

Признаться, за свою инквизиторскую жизнь я повстречал немало чудаков, причудливых и оригиналов, но позиция этого обвиняемого и впрямь показалась мне интригующей.

— Ну хорошо, — промолвил я. — Коли ты не знаешь, за что тебя арестовали, то мой товарищ уж точно мне это поведает.

Я обернулся к Зауферу.

— С вашего позволения, господин Маддердин, — секретарь проворно вскинул руку, — но господин Зауфер ничего не знает, мы уже говорили об этом до вашего прихода. Это не его узник, так что не стоит его будить.

— Чей же тогда это узник?

Секретарь тяжело вздохнул.

— Ты мне тут