Дневник времён заразы - Яцек Пекара Страница 2

— Но я, господин, уже говорил, что ничего не знаю, — пожаловался он и впрямь подавленным тоном.

— Я тоже не знаю, — внезапно отозвался охрипшим голосом Зауфер и поднял голову. Глаза его были закрыты.

— Где протокол ареста? — спросил я.

— Чёрт его знает, — буркнул Зауфер.

Я выждал мгновение.

— Ну хорошо, — спокойно произнес я. — Кто вчера производил арест и на основании каких документов?

Мой товарищ хотел было ответить, но неосторожно слишком резко мотнул головой и лишь жалобно застонал.

— Его арестовал господин Кноппе, — быстро пояснил секретарь. — Однако, как вы, вне всяких сомнений, прекрасно знаете, сегодня на рассвете он неожиданно уехал на воды и никому даже не передал свои дела.

— На воды, на воды, — вновь прохрипел Зауфер. — Какие там еще воды. Поехал в Кобленц, шляться, распутничать и по борделям таскаться. — В его голосе я уловил не столько раздражение предосудительным поведением нашего товарища, сколько злость на несправедливость судьбы, которая позволяла Кноппе развлекаться, в то время как Зауферу приходилось работать.

— Если его арестовал господин Кноппе, — сказал я, — то почему этот человек, — я кивком указал на привязанного к столу аптекаря, — говорит, что за ним пришли инквизиторы?

Секретарь уставился на меня непонимающим взглядом.

— Инквизиторы, — повторил я. — Во множественном числе. Так кто же сопровождал господина Кноппе?

— С помощником он был, — прохрипел Зауфер.

Ну что ж, выходило, что так скоро я все-таки не узнаю, в чем обвиняют несчастного аптекаря.

— Ладно, неважно. — Я поднял руку и повернулся к Виттлеру. — Немедля отправь гонца, пусть найдет господина Кноппе на тракте и передаст ему письмо, которое я сейчас напишу.

— Как же, найдёт его этот гонец, — буркнул Зауфер. — Он тебе пылко пообещает, да такими словами: «Господин, всю ночь скакать буду, хоть коня загоню, а его найду». А как дойдет до дела, будет глушить водку в какой-нибудь забегаловке с дружками, а потом вернется и станет клясться, что сделал всё-ё-ёшеньки, — он с нажимом произнес это слово, — что было в его силах.

Я достаточно знал жизнь, чтобы понимать, что сомнения моего товарища, увы, более чем обоснованы.

— Попытка не пытка, — решил я все же.

Зауфер тем временем, утомленный долгой и, как для него, полной страсти речью, оперся предплечьями о столешницу и удобно устроил на них свою болезненную голову. И прикрыл глаза.

— Раз уж неизвестно, за что меня арестовали, может, меня развязать? — предложил узник весьма учтивым тоном. — Ибо, признаюсь вам, милостивые господа, руки у меня от этих веревок ужасно затекли, а руки в ремесле аптекаря — вещь первейшая, не считая острого ума и обширных познаний.

Я встал из-за стола и подошел к нему. Путы и впрямь так сильно впивались ему в тело, что на коже проступили сине-фиолетовые кровоподтеки. Я вынул нож, доброе оружие из испанской стали, которым можно было хоть наголо обриться, столь он был остер, и рассек веревки, сковывавшие руки аптекаря. Тот тут же вскочил, сел и, тихо шипя, принялся растирать себе запястья.

— Весьма вам благодарен, покорнейше вас благодарю, господин, — говорил он меж этих болезненных шипений. — Да окружит и защитит вас благодать Господа нашего за добро, что вы мне сотворили.

— Уж сам-то он наверняка знает, плут этакий, за что его арестовали, — внезапно вставил Зауфер ненавидящим тоном.

Однако ненависть эта, смею предположить, была направлена не на обвиняемого и ни на кого из нас, здесь присутствующих, а на мир в целом, который был так устроен, что все мы были в добром здравии, а Зауфера раздирала боль, вызванная безумствами минувшей ночи.

— Вовсе не знаю, — оскорбленным тоном возразил Баум.

— Может, ткнуть его раскаленной кочергой? — предложил мой товарищ и слегка оживился. — Или сдавить ему пальцы в тисках, раз он так за них печётся. Мигом нам все выложит!

— Что ж, разумеется, можно поступить и так, — согласился я. — Но скажи мне, Маркус, будет ли правильным, если мы станем пытать этого аптекаря, чтобы выяснить, по какой, собственно, причине мы его пытаем?

Зауфер открыл глаза и взглянул на меня из-под опухших век. Губы его несколько раз шевельнулись, и я предположил, что он мысленно повторяет мой вопрос.

— Когда ты это сказал, как-то оно все странно прозвучало, — с удивлением в голосе признал он.

— Подождем вестей от Кноппе, а тогда и решим, что делать дальше, — заключил я. — А покамест пусть наш господин Баум посидит в камере.

Аптекарь яростно замахал руками.

— С вашего позволения, господин инквизитор, но на основании какого обвинения? — воскликнул он.

Я погрозил ему пальцем.

— Осторожнее, — предостерег я. — Инквизиторы не всегда столь милостивы, как я сегодня.

— Я — уважаемый член цеха аптекарей, — произнес Баум возвышенным тоном и с великим достоинством в голосе. — Автор знаменитой монографии об использовании трав в лечении несварения и запоров, которую, и я это доподлинно знаю, читали даже при дворе нашего милостивого государя, не говоря уже о дворах мелких князей, графов или епископов. Неделю назад я прибыл в ваш город, ибо открываю в нем аптеку. И тотчас же со мной обходятся с такой вопиющей несправедливостью?!

— Открываете у нас аптеку, — повторил я. — То есть, я так понимаю, у вас есть разрешение городского совета?

— Больше года я его добивался! — воскликнул он. — Но наконец-то удалось.

— А в каком месте, если позволено будет узнать, стоит ваша аптека?

— С величайшим удовольствием отвечу вам на этот вопрос. — Он радостно оживился. — Так вот, я купил каменный дом прямо у переулка Золотых дел мастеров, тот самый, знаете, может, перед которым стоят львы, скованные цепями, — пояснил он.

Я кивнул, ибо, разумеется, знал этот переулок.

— Мне его продали по весьма выгодной цене, — продолжал он. — Хоть переговоры и длились довольно долго. Ну да попробуйте в наше время купить хороший каменный дом в самом центре города. Бьюсь об заклад, вам бы это нелегко далось!

— Простейший способ нажить состояние: найди богатого еретика или колдуна, обвини его в колдовстве, а когда его осудят, получишь половину его имущества. И покупать не надо, — мрачным тоном изрек Зауфер.

— Обвини его ложно, и будешь жалеть до конца своих дней, — добавил я.

К несчастью, мои слова были правдивы лишь отчасти, ибо дела о ложных обвинениях не всегда были так уж просты. Нечестивые доносчики спасались от наказания утверждениями, что действовали из благих побуждений, что предпочли поделиться подозрениями со Святым Официумом, нежели допустить греховное бездействие, что вера их в справедливость Инквизиции была так велика, что они знали: в случае чего ошибка будет разъяснена… Они выдумывали эти и другие доводы в свою пользу