Вторая жизнь Арсения Коренева. Книга пятая - Геннадий Борисович Марченко Страница 2

— Ну а чего тут думать, конечно, подавай заявление, — уверенно заявил Сергей Михайлович. — Тем более если сам парторг тебе рекомендацию даёт. А это в стенах института — большая сила. Да и на уровне райкома партии, я думаю, тоже. Тем более после того, как ты его, можно сказать, на ноги поставил, он твой должник. Не стоит упускать такую возможность… Кстати, с начальницей ЗАГСа мой человек договорился, она вас завтра лично примет, не нужно будет в очередях сидеть. Только какой-нибудь презент ей сделайте, не с пустыми же руками идти.

— Ну это само собой, — кивнул я.

Погода, конечно, не шептала, весна выдалась прохладной, и в середине апреля температура днём редкий раз поднималась до отметки плюс 10. Тем не менее генерал предпочёл пешую прогулку и, припарковав машину в переулочке у начала бульвара, мы не спеша двинулись в его противоположную сторону.

Недавно прошёл дождь, и приходилось периодически обходить лужи. Ветерок дул прохладный, я невольно зябко поёживался, подняв воротник пальто, а вот генералу, казалось, всё было нипочём.

— Скажи, Арсений, а какие у тебя отношения с нашими коллегами? — неожиданно спросил Лебедев, не поворачивая головы.

— Какими? — удивился я. — В больнице?

Генерал чуть заметно улыбнулся.

— С коллегами, что на площади Дзержинского сидят.

Я даже остановился от такого уточнения, остановился и Лебедев. О как, неожиданно… И что тут ответить? Для начала я решил немного закосить под дурачка.

— А с чего вы взяли, Сергей Михайлович, что у меня имеются какие-то отношения с вашими коллегами?

— Понимаешь, — ответил он, заложив руки за спину, — приезжал недавно ко мне один товарищ… Хороший товарищ. Мы с ним ещё по Высшей школе КГБ знакомы. Я там преподавал в своё время. Ну и он там работал. Потом пути наши разошлись. Хотя друг друга из вида не теряли, перезванивались, встречались иногда… Ну так вот. Когда мы наши рабочие вопросы обсудили, там уже начался разговор за жизнь, и я рассказал, что дочь замуж собралась. Тот удивился. Не рано мол, да и учится ещё. Потом стал про тебя спрашивать. Кто, что и вообще… Ты понимаешь, в один прекрасный момент я понял, что у генерала (а он, как и я, генерал-лейтенант) вопросы-то не праздные, а уж больно профессиональные. Особенно когда я рассказал, как ты людей лечишь. В общем, когда он понял, что я понял, что не просто так он свои вопросы задаёт, то быстро перевел разговор в другое русло, и через некоторое время откланялся. Вот теперь хочется мне узнать, как и чем ты наших смежников заинтересовал?

Я пожал плечами:

— Ну, даже если и заинтересовал, Сергей Михайлович, то что с того?

Он снова медленно двинулся вперёд, я держался справа, стараясь идти в ногу.

— Понимаешь, Арсений, мы — семья. Нравится тебе это или нет, но семья для меня очень важна. Особенно спокойствие в семье. Ты становишься членом нашей семьи, как, впрочем, и мы становимся частью семьи твоей. Поэтому если в семье возможно появление каких-то трудностей, проблем, то их лучше предупредить. Ты со мной согласен?

— Конечно! Профилактика — наше всё! — расплылся я в улыбке.

— Я рад, что ты умеешь шутить, но вопрос серьезный.

— Скажите, Сергей Михайлович, а ваш этот знакомый, он из какого управления?

— Интересный ты всё же человек, Арсений. Девяносто девять процентов населения нашей страны даже и представить себе не могут, что в КГБ есть какие-то управления. Интересно если я тебе номер скажу, то это для тебя что-то будет означать?

— Нет, конечно, это я просто так спросил. Так вот к вашему вопросу…

Ну а дальше я рассказал о солнечном ударе, после которого у меня якобы и появилась способность к исцелению. Как я начал эту способность развивать, чего достиг. Рассказал, как в один прекрасный момент ко мне пожаловал представитель конторы, как подробно с ним разговаривали.

Тут генерал и спросил, подписывал ли я какие-либо обязательства. На что я ответил, что не подписывал, и что даже предложений таких не поступало. Это, по-видимому, собеседника как-то обрадовало, с его плеч словно свалился тяжкий груз.

Потом я рассказал, что комитетчик этот представился сотрудником отдела, где изучают всякие непонятные и необъяснимые современной наукой феномены. Ну и так как мою способность к лечению невозможно уложить в рамки традиционной медицины, то мною, естественно, заинтересовались.

— А как же иголки твои? Или они просто для вида?

— Нет, почему, это самостоятельный вид лечения, а мои способности только дополняют эффект. Впрочем, и без иголок тоже нормально получается, — хмыкнул я.

— То есть ты хочешь сказать, что весь интерес к тебе со стороны конторских — благодаря твоим врачебным способностям?

— Ну почему же, не только…

— А что, есть ещё что-то?

— Есть пара интересных моментов… Вот скажите, Сергей Михайлович, то, что вы только что говорили про семью — это действительно так или просто, как говорится для красного словца?

— Хм, даже и не знаю, что сказать… На чем мне клясться, чтобы ты поверил? Не на Библии же…

— Даже на Уставе КПСС как-то несерьёзно, — улыбнулся я. — Просто поймите меня правильно… В данном случае выражение царя Соломона про мудрости и печали придется понимать буквально. Готовы?

— Даже так?

Лебедев остановился, и я остановился тоже. Он внимательно посмотрел мне в глаза, я не отвёл взгляда, и генерал кивнул:

— Готов.

После чего продолжил неторопливо шагать, я двигался рядом в его темпе.

— Помните историю с Джапаридзе? Помните, конечно, не много времени прошло… Так вот то, что я на него, с его слов, что-то типа порчи навёл — есть самая настоящая правда.

— Вот оно как, — почти не сбившись с шага, буркнул себе под нос будущий тесть.

— Ага, — вздохнул я. — Вот и хотели они меня в своих интересах использовать, да только благодаря вам обломились.

— Интересно…

— Действительно интересно. Сейчас ещё интереснее будет… Как у вас сейчас отношения с Щёлоковым?

— С Николаем Анисимовичем? А какое это имеет значение?

— Имеет, Сергей Михайлович, ещё как имеет… И если я такой вопрос задаю, то поверьте, что для меня это очень важно.

— Ну-у, — с неохотой протянул генерал, — где-то к осени прошлого года как-то стали портиться. Какие-то комиссии в академию странные зачастили,