Дневник времён заразы - Яцек Пекара Страница 18

Вебер, кроме того, сохранил теплое чувство к Инквизиции, а поверьте мне, Святой Официум умела отплатить за такое расположение, и я был уверен, что должность настоятеля досталась Веберу не без тактичной помощи инквизиторов. В любом случае, я знал, что насколько он сможет мне помочь, настолько и постарается это сделать.

Я нашел его в главном нефе, когда он зычным голосом отчитывал церковного служку, стоявшего с метлой в руках и опущенной головой. Настоятель был невысок, пузат, с венчиком волос, обрамлявшим красную плешь — вернейший знак того, что в последнее время он не был достаточно осторожен, чтобы на открытом солнце надевать шляпу.

— Да будет прославлен Иисус Христос, — произнес я. — Здравствуй, Густав.

— Магистр Мордимер Маддердин в церкви! Какое необычайное событие! — иронически воскликнул он, после чего нетерпеливо махнул рукой, давая понять служке, что тот может уйти и оставить нас одних.

— Мы, инквизиторы, воздаем Богу хвалу, преследуя врагов христианства, — серьезно ответил я. — Посему порой, стыдно признаться, можем и опоздать на ту или иную мессу.

Он широко улыбнулся.

— Чем могу тебе услужить? — спросил он. — Хочешь перекусить? А может, вина?

— Я, правда, уже позавтракал, но если от чистого сердца дано, то с чистым сердцем и приму, — изрек я.

— Только от чистого, — подтвердил он. — Я тоже с удовольствием позавтракаю во второй раз, — добавил он. — Хотя, может, и не следовало бы мне так себе потакать. — Он похлопал себя по выпирающему животу, туго обтянутому тесноватой сутаной.

Мы вышли на задний двор церкви и прошли к внушительному кирпичному дому, окруженному ровно подстриженной, сочно-зеленой живой изгородью. Кусты были сформированы в виде широких наконечников копий. Высокий садовник в потрепанной шляпе подстригал эту изгородь ножницами столь огромными, что ими, пожалуй, можно было бы отсечь человеку голову. Заметив нас, он на мгновение прервал работу, снял шляпу и поклонился. Вебер улыбнулся и сотворил в воздухе крестное знамение.

— Добрая душа, этот мой садовник, — заметил он. — Да и в своем деле разбирается так хорошо, как мало кто.

Мы вошли в здание, и Вебер провел меня в свой кабинет, довольно тесный, темный (ибо с одним лишь маленьким окном на северную сторону) и заставленный не только приходскими книгами, но и обычными печатными изданиями. Вебер, как я знал, был человеком просвещенным и охотно читал не только теологические труды. А в наши дни, во времена все более популярных печатных станков, уже даже обычный настоятель мог позволить себе иметь хотя бы несколько или даже дюжину собственных томов.

— Садись, Мордимер, садись. — Он придвинул мне стул и пригласил жестом.

Сам он высунулся за порог и крикнул во весь голос:

— Кинга! Кинга, девица, где ж ты пропадаешь?

Затем он повернулся ко мне.

— Наказание Божье с этими молодыми, — вздохнул он. — Никогда их нет, когда они нужны. Скажи, Мордимер, мы в молодости тоже такими были? Ветер в голове?

Я улыбнулся.

— Боюсь, у меня самого, к сожалению, не было времени на ветер в голове, — констатировал я. — Но признаюсь также, что стараюсь не думать ни о чем из своего прошлого. Ни о том, что в нем произошло, прежде чем я сподобился прозрения и возжелал стать инквизитором.

Настоятель, кажется, хотел что-то ответить, но внезапно мы услышали приближающийся быстрый топот, и в кабинет вбежала Кинга, которую звал священник. Девушке, как я определил на первый взгляд, было, вероятно, лет восемнадцать, у нее было светлое (но не бледное, а словно озаренное внутренним светом) лицо с мягкими чертами и темно-карие глаза миндалевидного разреза. Золотистые волосы прядями выбивались из-под чепца. Она была почти такого же роста, как я, но если ваш смиренный слуга своей статью напоминает скорее крепкий ствол дерева, то она была гибка, словно тростинка. Может, даже (и это я неохотно признал про себя, учитывая, что девушка и так произвела на меня большое впечатление) слишком гибка на мой вкус. Ибо так уж сложилось, что я предпочитал женщин, чьи формы напоминали песочные часы, а этих плоских, худых или хрупких оставлял ценителям именно такого типа красоты. Но, и это не подлежало сомнению, девушка была прекрасна, словно юная Мадонна с полотен Пьетро Сантанджело.

— Я здесь, уже здесь, — воскликнула она, слегка запыхавшись. — Подать ли что-нибудь отцу-настоятелю и вашей милости? — спросила она и с любопытством взглянула на меня.

Конечно, она не знала, что я инквизитор, так как я не носил служебного облачения, а в выборе одежды всегда старался руководствоваться принципом ничем не выделяться из общей массы. Ибо инквизиторы всегда говаривали, что за миром лучше всего наблюдать, самому оставаясь в тени и выставляя на обозрение толпы скорее других.

— Принеси нам бутылочку мозельского, душенька моя, — решил настоятель. — И скажи Антосе, чтобы приготовила нам каких-нибудь закусок, прежде чем мы сядем обедать.

— Уже бегу. — Кинга одарила нас на прощание ослепительной улыбкой, которая далась ей с естественной легкостью.

— Какая красивая девушка, — искренне похвалил я, когда мы остались одни.

— Умная и добродетельная. — Вебер многозначительно поднял палец.

— Вот же не повезло! — фыркнул я.

— Не каждая служанка настоятеля — его любовница, — сурово и с укором в голосе произнес он. — Открою тебе, что это сиротка, дочь нашего трагически погибшего церковного служки. Хо-хо, а это было давно. — Он на мгновение задумался. — О, такие давние дела… А девушка только что вернулась из монастыря, куда я ее отправил несколько лет назад. И теперь моя цель — удачно выдать ее замуж, пока бедняжка не состарилась. Ибо представь себе, ей скоро стукнет девятнадцать, так что для нее уже самое время! — Он снова многозначительно поднял палец. — А хочу я выдать ее за какого-нибудь порядочного, состоятельного ремесленника или купца. Не за такого негодяя, как ты…

— Ты грешишь поспешностью суждений. — Я шутливо погрозил ему. — А ведь тебе следовало бы знать, что в моем случае под маской ледяного цинизма скрывается душа хрупкая и чувствительная. А то, что я не выказываю этой деликатности всем и каждому, так это лишь из страха, чтобы меня не ранили.

Он покачал головой и демонстративно зевнул.

— Однако что касается этой твоей девушки, — сказал я, — то с готовностью признаю, что она и впрямь так хороша, что ее красота может компенсировать даже отсутствие или скромность приданого. Подобная прелестница любого может в себя влюбить.

На этот раз он кивнул.

— Скажу тебе по опыту исповедника многих девиц, молодых женщин, а также их братьев и отцов: быть красивой молодой девушкой не так-то просто, как многим могло бы показаться, — констатировал он.

Что ж, он, несомненно, был прав. Выдающаяся красота притягивала и благородные,