Железный лев. Том 2. Юношество - Михаил Алексеевич Ланцов Страница 17

на кого-то: или на коллегу, или на другое ведомство. Когда это не получается, то предпринимаются исключительно привычные и стандартные шаги, даже если они совершенно не подходят. Могут просто тянуть время, в надежде, что или осел сдохнет, или шах, как в притче Ходжи Насреддина. И только тогда, когда совсем все пропало — включают мозг и начинают думать. Но, как вы понимаете, это происходит тогда, когда уже совсем поздно. И утрачена не только возможность купировать проблему малой кровью, но и вообще едва ли возможно ее разрешить хоть как-то адекватно. А учитывая отвратительную обратную связь, при которой все, что можно, замалчивают, мы получаем управленческую катастрофу. И это я еще не сказал ничего про отрицательный отбор, когда карьеру легче делают не те люди, что лучше работают, а которые удобнее…

— Мрачно… очень мрачно… — покачал головой цесаревич.

— Се ля ви, — пожал он плечами. — Одно хорошо — эта беда в управлении типична не только и не столько для России. Поэтому у нас всегда есть шанс. Да и вообще, эта битва увечных на всю голову титанов была бы порой удивительна веселой. Если люди при этом не гибли пачками, конечно.

— И вы знаете, как эту беду преодолеть? — спросил губернатор.

— Полностью — никак. Такова природа человека — он ленивая скотина в массе. И если есть возможность что-то не делать — он будет это не делать. А уж думать и подавно. Даже умные частенько ленятся шевелить мозгами. Исключая очень незначительный процент людей с отклонениями, которым до всего есть дело. Но снизить эту до разумного уровня проблему можно. Формула достаточно проста, хоть и мерзка до крайности. В базе ее лежит философия Вольтера с его приматом здравого смысла, науки и практической деятельности, которая является мерилом всего. И если не в обычном виде, то в эксперименте. Ему в помощь всплывает Макиавелли с его философией, бесценной на инструментальном уровне.

— Ужас какой… — покачал головой Александр Николаевич.

— Фридрих Великий, как мог ругал Макиавелли, но нигде и ни в чем ему не противоречил. Мне даже кажется, что он специально его ругал для отвода глаз. Трудно найти в истории более последовательного поклонника этого итальянца. Хотя, конечно, у него имелись и трудности, вроде стремления зарегулировать все до мельчайших деталей. Однако в целом — прям образцовый макиавеллист.

— Ваша мысль понятна, но как она позволит преодолеть замалчивание?

— Я же сказал: главным мерилом является практическая деятельность. В том числе руководителей. Поэтому нужно время от времени делать проверки и лично, притом внезапно навещать разные производства и беседовать с простыми работягами или там инженерами. К крестьянам на огонек заходить — слушать их. И долбать чиновников, которые замалчивают. Вот как всплыло — так всю ветку и долбать. Самому так делать и подчиненных приучать к стратагеме: доверяй, но проверяй. Даже за самыми доверенными людьми. Не все. Все проверять здоровья не хватит. Выборочно. Но внезапно. Чтобы постоянно их всех держать в возбуждении.

— Так не останется чиновников, если их увольнять за такое головотяпство. Кто работать будет? — улыбнулся цесаревич.

— А я не сказал увольнять. Я сказал «долбать». Здесь удивительно продуктивной выглядит методика Петра Великого, который практиковал массаж палкой по спине. Зарвался какой-то чиновник — так и выдать ему палок. Генералу — лично, чтобы не стыдно. Дальше — уже сами разберутся. Не понял? Сломал ногу или руку. Ну и так далее. А кто увлекаться станет с палками без дела тому и самому вдвое выдавать.

— Экий вы затейник… — ошалел Шипов.

— Бить палкой? Генералов? — ахнул Александр Николаевич.

— И министров. А что? Иной раз один хорошо поставленный удар заменяет два часа воспитательной беседы. Впрочем, постоянно бить и не надо. Достаточно это практиковать время от времени, чтобы все старались. Кроме того, я бы еще институт имперских комиссаров ввел, набирая туда тех самых дурных людей, которым до всего есть дело. Чтобы они постоянно ездили по стране и смотрели — кто чем живет, подавая регулярные отчеты в имперскую канцелярию лично монарху. Например, раз в квартал или даже год.

— Будут брать взятки…

— Платить очень хорошо, полностью оплачивая командировки. А за подтвержденные взятки или перегибы вешать. Отбирая среди молодежи тех, кто горит и радеет за справедливость. В идеале из сирот или из бедных родов, или вообще не дворян, а, например, из пытливых и сметливых крестьян, от зоркого глаза которых ничего не укроется. Возводя их при вступлении в должность в дворянское достоинство. При этом за вызов комиссаров на дуэль лишать чинов и состояния, ссылая на пожизненную каторгу. Ну и назначать их всего лет на пять после обучения, чтобы связями обрасти не успел. Гоняя по стране. А потом выплачивать пенсию пожизненно и использовать, например, как внешних агентов. Чтобы собирали сведения о том, чем живут другие страны, в чем их сила, в чем слабость и что нам можно у них перенять. Если же где такой комиссар окажется убит или еще как-то притеснен — высылать целую бригаду для разборок. Включая других комиссаров.

Александр Николаевич и Сергей Павлович промолчали, переваривая.

— Тяжело вам живется, — наконец произнес цесаревич.

— Отчего же?

— Ходите вооруженный до зубов и всегда готовы драться. Даже смертным боем. Думаете о делах, которые едва ли вам нужны и полезны.

— Отнюдь, нет. Дела эти вообще не лежат в такой плоскости, — отмахнулся Лев Николаевич. — Семья — это маленькое государство. Собственно, из семьи держава и вырастает. Поэтому все эти вещи, о которых я говорил, мне очень полезны. Их ведь и в семье можно применять, и в своем заводчицком деле. Всюду. Они универсальны.

— Прямо вот совсем универсальны?

— Конечно.

— Вот вы сказали, что в Соединенных штатах Америки вся регулярная армия вооружена нарезным и заряжаемым с казны оружием. Но она маленькая. Мы едва ли себе можем такое себе позволить. И как это решить?

— Какова численность нашей армии?

— Это секретная информация, — серьезно произнес Шипов, а цесаревич кивнул.

— Побойтесь бога! Какая к черту, секретная⁈ Есть же альбомы мундиров по полкам, в которых перечислены ВСЕ полки. Понимаете? ВСЕ! А их штаты тоже утверждены и упорядочены. Берешь такой альбом и упражняешься в арифметике. Навскидку у нас получается миллион двести — миллион триста. Я сильно ошибся?

Александр Николаевич, округлив глаза, уставился на молодого графа.

— Я сильно ошибся?