Я – Товарищ Сталин 2 - Андрей Цуцаев Страница 10

разрушил 50 метров железнодорожного полотна, парализовав движение на КВЖД. Японцы, не теряя времени, обвинили советских диверсантов, требуя передачи дороги и угрожая усилить Квантунскую армию. Разведка ОГПУ подтверждала: операция «Тигр» была спланирована японским штабом в Мукдене, с участием белоэмигрантов из Харбина, связанных с атаманом Семёновым. Взрывчатку — 20 килограммов тротила доставили через китайского посредника, подкупленного японцами. Агент ОГПУ, внедрённый под видом торговца рисом, перехватил разговор капитана Танаки, координатора операции, который упомянул «следующий удар» — возможную атаку на пограничный пост у Благовещенска.

После встречи Молотова с японским послом, Сергей вызвал Молотова и Тухачевского к себе в кабинет. На столе лежала карта Дальнего Востока, где красные и чёрные стрелки обозначали советские и японские силы. Сергей постучал пальцем по линии КВЖД:

— Вячеслав, что с Хиротой? Михаил Николаевич, что с армией? Японцы хотят, чтобы мы повелись на провокации, но мы не дадим им повода. Докладывайте.

Молотов кратко пересказал встречу с Хиротой, его очки поблёскивали в свете лампы.

— Хирота намекает на эскалацию, дал три дня. Я предложил ему лес, уголь, концессии на рыболовство, но он настаивает на КВЖД. В Лиге Наций готовим резолюцию с доказательствами японской агрессии. Васильев завтра вылетает в Вашингтон, встретится с Уорбургом и Фордом. Намекнём на угрозу их торговым путям. По Харбину: отправляем агентов, ищем Танаку и белоэмигрантов, замешанных в провокации.

Сергей кивнул, его взгляд был прикован к карте.

— Хорошо. КВЖД не отдаём. Тяни время с Хиротой, предлагай всё, кроме дороги. В Лиге жми на санкции — нефть, сталь, химикаты. Разведку в Харбине удвоим, нам надо найти Танаку, и взять его живым. Доложи мне о результатах.

Тухачевский, стоявший у карты, развернул свои чертежи и отчёты.

— Иосиф Виссарионович, Дальний Восток — слабое звено. Наши силы — это ничто против Квантунской армии. Японцы могут ударить по Владивостоку, Хабаровску или Благовещенску. Мой план: создать три укрепрайона — по 10 тысяч солдат в каждом, с окопами, артиллерией и аэродромами. Нужны 10 мобильных бригад по 1000 человек для защиты КВЖД. Предлагаю установить 20 складов топлива и боеприпасов, задействовать 50 поездов для переброски войск, и выделить10 километров проволоки для связи.

Сергей изучал его, пытаясь разглядеть правду в глазах. Тухачевский был хорошим полководцем, архитектором военных реформ, но подозрения Ежова — письмо от Манштейна и его троцкисткое прошлое, не давали ему покоя.

— Михаил Николаевич, начинай делать все, что необходимо. Я скажу Ворошилову, чтобы выделил все, что нужно.

Тухачевский кивнул, его лицо было напряжённым. Он собрал бумаги и вышел, его шаги эхом отдавались в коридоре. Сергей знал: Тухачевский незаменим, но если он предатель, армия окажется под ударом.

* * *

Николай Ежов вошёл в кабинет. В руках он сжимал папку с красной надписью «Совершенно секретно».

— Иосиф Виссарионович, новые улики. Письмо к Тухачевскому — второе, через швейцарское посольство. Некий «друг из Цюриха» пишет: «Ваши реформы вдохновляют. Германия ценит таких лидеров». Это измена. Я настаиваю на его аресте.

По Каменеву: охрана, чтобы была у него в тюрьме, сейчас под следствием, записка на экспертизе. Он упоминал троцкистов в Ленинграде, но, к сожалению, о деталях умолчал. Или не успел все сказать.

Григорьев был застрелен в Минске, при попытке оказать сопротивление. На этот раз он точно мертв. Не удалось его взять живым, к сожалению, он начал стрелять первым и был убит нашими сотрудниками.

По Смольному: Смирнова, Иванов и Сидоров дают показания — они брали деньги за документы, но клянутся, что не знали о заговоре против Кирова.

Сергей сжал кулак. Смерть Каменева была слишком странной — его показания могли раскрыть сеть заговорщиков. Эта странная смерть Григорьева, теперь уже настоящая, была тоже не кстати. Почему-то умирали люди, которым было что сказать.

Новое письмо к Тухачевскому пахло немецкой интригой, письма слишком зачастили и все примерно с одинаковым содержанием.

Сергей заговорил.

— Николай, мне не нужно больше, чтобы умирали важные свидетели. Сделай так, чтобы эти смерти прекратились. По поводу Тухачевского, я слежу за ним. Я дам знать, если против него нужны будут действия. Все важные действия предпринимай только после моего согласия. И запомни, за все просчеты твоих людей я буду спрашивать лично с тебя. Переложить ответственность не получится.

Ежов послушно кивнул.

— Будет сделано, Иосиф Виссарионович.

Он собрал документы, положил их в папку и вышел. Сергей знал: Ежов рвётся к жёстким мерам, но его рвение могло посеять раздрай в партии и сыграть на руку врагам.

Поздним вечером Сергей сидел один в кабинете. Он вспомнил слова из своего времени: «История повторяется, если не учить её уроки». Он решил создать тайную комиссию под руководством Глеба Бокия, заместителя главы ОГПУ, чтобы проверить действия Ежова и подлинность писем к Тухачевскому. Ежов не должен был этого знать, его рвение могло спровоцировать панику в партии. Сергей взял лист бумаги и написал короткую записку: «Глеб, создай комиссию по Каменеву, Ежову и письмам к Тухачевскому. Докладывай только мне. Даю 48 часов». Он запечатал её в конверт, вызвал курьера и передал с указанием доставить лично Бокию. Затем он подошёл к окну, глядя на тёмную Красную площадь. Москва спала, но он чувствовал, как буря сгущается.

На следующее утро Тухачевский вошёл в кабинет Сергея. Лицо его было напряжённым, под глазами залегли тени, но голос оставался твёрдым. В руках он держал портфель с чертежами и отчётами, его пальцы слегка дрожали — не от страха, а от усталости и гнева. Он знал о подозрениях Ежова, о письмах, которые могли стать его приговором, но его мысли были заняты армией и угрозой с востока.

— Иосиф Виссарионович, армия не готова к войне, — начал он, разворачивая карту Дальнего Востока. Он снова начал перечислять недостатки армии и то, что по его словам, необходимо было сделать. Сергею нравилось, что Тухачевский не только жалуется, но и сразу предлагает, что можно сделать. Оперируя точными цифрами. Было видно, что он знает армию досконально и вникает в ее проблемы.

Письма из Германии и от «друга из Цюриха» могли быть немецкой провокацией, но они подрывали доверие.

— Михаил Николаевич, что с письмами? Пришло уже второе. Объясни, сказал Сергей.

Тухачевский побледнел, его голос стал тише:

— Иосиф Виссарионович, это фальшивка. Я никогда не связывался с немцами или швейцарцами, минуя Ворошилова или вас. Я знаю, что Ежов копает под меня, но я не предатель. Проверьте меня, допросите, если надо.

— Мы все проверяем, — сказал Сергей, его голос