Сокровенный храм - Морис Метерлинк Страница 28

VII

Мы произвольно располагаем позади себя известное число событий. Мы отодвигаем их до самого горизонта наших воспоминаний; и, раз они там, мы воображаем, что они принадлежат миру, в котором усилия всех людей, взятых вместе, не могут более ни поднять цветка, ни отереть слезы. Но – странное противоречие! – допуская, что мы не имеем более власти над ними, мы в то же время убеждены, что они влияют на нас. В действительности же они действующ на нас лишь настолько, насколько мы отказываемся воздействовать на них. Прошлое заявляет о себе только тем, чья нравственная жизнь остановилась. Оно принимает свой страшный вид лишь с минуты этой остановки. Считая с этой минуты, за нами действительно вырастает нечто непоправимое, и тяжесть от содеянного ложится на наши плечи. Но, пока мы продолжаем жить разумом и характером, оно висит над нашей головой и, подобно тем услужливым тучам, что Гамлет показывает Полонию, поджидает, чтобы наш взгляд передал ему образ надежды или страха, смущения или ясного спокойствия, который мы вырабатываем в себе.

VIII

Как скоро замедляется наша нравственная деятельность, свершившиеся события наплывают и осуждают нас; и горе тому, кто отворит им дверь и допустит их устроиться подле его очага! Наперебой они осыпают его дарами, наиболее способными сломить всякое мужество. Даже самое счастливое и благородное прошлое, если мы позволяем ему проникнуть в нас не в качестве званого гостя, а в качестве навязавшегося насильно паразита, делается так же опасно, как самое мрачное и преступное прошлое. Если это последнее влечет за собою лишь бессильные угрызения совести, то первое возбуждает лишь бесплодные сожаления; a угрызения совести и сожаления, проникающие в нашу душу такими образом, одинаково вредны для нас. Чтобы извлечь из прошлого все, что содержит оно драгоценного – а в нем почти все наши богатства – надо обратиться к нему в те часы, когда сила наша во всей своей полноте, надо войти в его область господином, выбрать то, что нам нужно, и оставить ему прочее, запретив переступать через порог наш без разрешения. Как и все, что в сущности живет лишь благодаря нашей духовной силе, оно быстро усвоит привычку повиноваться. Статься может, сначала оно попробует сопротивляться. Оно прибегнет к хитростям и просьбам, захочет соблазнить и растрогать вас. Оно покажет нам обманутые надежды, радости, которым не суждено вернуться вновь, заслуженные упреки, разбитые привязанности, угасшую любовь, издыхающую ненависть, растраченную веру, утерянную красоту, – все, что некогда было чудесной пружиной нашей страсти жить, и все, что скрывают ныне его развалины, печали, призывающие нас к себе, и похороненное счастие. Но мы пройдем мимо, не поворачивая головы, отстраняя рукой толпу воспоминаний, подобно тому, как мудрый Улисс отстранял с помощью меча своего черную кровь, которая должна была оживить и вернуть на мгновение дар слова всем теням умерших – даже тени его матери – которых не должен он был вопрошать. Мы прямо подойдем к такой-то радости или сожалению, к такому-то угрызению совести, совет которого нам необходим; мы пойдем с целью предложить весьма точные вопросы такой-то несправедливости, потому ли, что хотим исправить ее, если еще возможно сделать это, или же потому, что хотим позаимствовать при виде другой, нами свершенной, жертвы которой уже не существует, ту необходимую силу, чтобы стать выше несправедливостей, которые, как мы чувствуем, способны мы совершить сегодня.

IX

Да, даже в том случае, если встретились в нашем прошлом преступления, до которых мы при всей доброй воле не можем добраться, и последствий которых невозможно уже предотвратить, если принять в соображение, кроме обстоятельств времени и места, обширное поле каждого человеческого существования, то эти преступления исчезают на самом деле из нашей жизни с того самого момента, как мы почувствуем, что никакое искушение, никакая сила земная не могут побудить нас свершить нечто подобное. Они не получают прощения вне нас, ибо весьма немногое забывается и прощается во внешней сфере; они продолжают производить свои материальные последствия, ибо законы причин и последствий чужды законам нашей совести. Но на суде нашего личного правосудия, единственном, имеющим на нашу недосягаемую для других жизнь решающее влияние, единственном, действительно проникающим нас до мозга костей, приговоров которого не можем мы избежать, злое дело, на которое смотрим мы выше, чем с того места, где на него отважились, есть дело, существующее лишь затем, чтобы затруднить наше падение, и получающее впредь право восставать перед нами лишь в то мгновение, когда мы вновь клонимся к, пропасти, им охраняемой.

Разумеется, одной из глубочайших человеческих печалей является тот факт, если существуют в нашем прошлом несправедливые деяния, которыми, так сказать, заграждены все дороги позади нас, жертв которых невозможно уже разыскать, поднять и утешить. Одной из наименее скоро забывающихся скорбей можно назвать злоупотребление своей силой с целью обобрать слабого, окончательно погибшего человека, или же несправедливое, смертельное страдание, причиненное сердцу, любившему нас, даже просто пренебрежете к трогательной привязанности, которая нам представлялась. Необходимо, чтоб это сильно тяготело над нашим существованием. Но, сообразно с точкой зрения, на которой утвердили мы свою теперешнюю совесть, от нас зависит понизить эту тягость, или возвысить нашу моральную участь. Неизбежно, – ибо почти ничто из сделанного нами не умирает, – неизбежно, что многие из свершенных несправедливостей воскреснут однажды, чтоб заявить притязание на должные им доли, и начать законное преследование, они доберутся тогда и до нашей внешней жизни; но раньше, чем можно им будет затронуть духовное существо, стоящее в центре этой жизни, им придется подвергнуться суду, произнесенному уже нами над самими собою; качество этого суда определит отношение этих таинственных послов, исшедших из далекой глубины, где вырабатывается вечное равновесие между причиною и следствием. Если мы искренно допросили и осудили себя с высоты своей новой совести, то они не будут внезапными и грозными изобличителями, которые нападут на нас со всех сторон, но доброжелательными гостями, почти жданными друзьями, которые молчаливо приблизятся к нам. Они заранее знают, что не найдут более виновного, которого ищут; и вместо идей возмущения, отчаяния, ненависти, вместо унизительных и смертельных наказаний, они вольют в наше сердце мысли и заботы облагораживающие, очищающие и утешающие.

X

Между многими вещами, которые все почти происходят от одного и того же принципа доверия и страсти, различие между счастливыми и сильными с одной стороны, и плачущими и отчаивающимися с другой,