Краснофлотцы - Артем Владимирович Драбкин Страница 42

Должен сказать, что этот роман продвигался с трудом. Он выходил маленьким тиражом. Знаете, сейчас вообще не любят издавать толстые книги, да и читать, увы, тоже не любят. Сейчас вообще все происходит по-другому. В настоящее время идет процесс деградации культуры. Впрочем, эта книга продавалась в книжных магазинах и на Пятницкой, и на Арбате, и в таком крупном магазине, как «Москва». Но, кроме того, в последние два года у меня вышел четырехтомник старой фантастики. Он тоже продавался небольшим тиражом. Издание оказалось хорошим.

Как бы Вы охарактеризовали Ваш творческий метод?

На мой последний роман «Балтийская сага» в издательстве «Экслибрис» была написана рецензия. Так вот, ее автор охарактеризовал мой стиль или манеру как романтический реализм. Я этого не знаю. Конечно, полностью согласиться с этим определением я не могу. Пожалуй, отчасти это так. А вообще это, на мой взгляд, просто реализм без всяких прилагательных. Конечно, фантазия в литературе необходима. Я уже сказал, что в литературу обязательно входит воображение. Без этого даже не стоит браться за перо. А если говорить о нашей совместной творческой работе с Лукодьяновым. Знаете, с Игорем Можейко, который писал под псевдонимом Кир Булычев, мы были коротко знакомы. Я к нему относился с большим пиететом. По-видимому, он ко мне тоже. Так вот, о нашем творчестве он совершенно верно писал, что это интеллигентная литература, написанная интеллигентным языком для интеллигентных людей.

Сказывался ли на Вашем творчестве фронтовой опыт?

Я не знаю, как можно ответить на этот Ваш вопрос. Опыт сказывается у писателя на всем. Лично я считаю, что писательская работа включает три момента или стороны: во-первых, то, что от Бога, то есть наличие дарования, во-вторых, воображение и, в-третьих, душевный опыт. Вот три, на мой взгляд, составляющих литературы.

Кто были Ваши учителя в литературе?

Моими учителями в литературе являются русские писатели XIX века. А сподвиг меня на это дело, вернее сказать, благословил на русскую литературу, малоизвестный писатель-маринист Александр Ильич Зонин. В то время, когда я работал в газете «Огневой щит» в Кронштадте, он участвовал в походе подводной лодки. Это было в 1942 году. В это время как раз к нам в редакцию приходил печататься Миша Годенко. Меня тогда уже обратили в краснофлотцы, и я носил морскую форму. И вот, возвратившись из длительного и очень эффективного похода подводной лодки Л-3 под командованием такого замечательного подводника, как Грищенко, Александр Ильич появился у нас в редакции. Мы с ним познакомились, вместе полистали нашу газету. Так вот, остановившись на одном моем очерке, он спросил: «Это ты написал?». Я ответил: «Да». Расспросив меня, откуда я и чего, он вынес свой приговор: «Я думаю, что ты будешь писать прозу». Он как в воду глядел.

Одна из Ваших книг, «Румянцевский сквер», посвящена трагической истории высадки десанта отдельной бригады морской пехоты в Мерекюла. Почему Вы решили об этом написать?

Ну о десанте в Мерекюла мне давно хотелось написать. Я, например, беседовал с ребятами, которые в этом десанте находились. К сожалению, я уже забыл их фамилии. У меня названы и руководители этой операции. Там же погиб батальон из 500 человек.

Говорят, что в этом отчасти виноват Трибуц.

Да, это была плохо подготовленная операция. Собственно говоря, ее утвердили командующий Балтийским флотом Трибуц и командующий Ленинградским фронтом Говоров. Дело в том, что группа, которая высадилась в Мерекюла, должна была выйти на железную дорогу Аувере и соединиться с группой наших войск, которая шла с юга. Соединившись и объединившись с морским десантом, наши армейские части намеревались отрезать часть морского корпуса таким клином, который выходил к городу Нарва. Но к станции Аувере южная армейская группа так и не вышла. Немцы ее не пропустили. Поэтому десантная группа, едва она достигла Аувере, погибла, не имея возможности пополнить запасы и продолжить сопротивление.

Вы об этом десанте слышали уже во время войны?

Да, во время войны. Это были ребята из 260-й Отдельной бригады морской пехоты. В этой же бригаде в редакции газеты работал мой близкий ханковский друг Ленька Шалимов. От него я все это и узнал. Эта группа была переброшена на остров Лавенсаари. Там они проходили подготовку, после чего на катерах их перебросили к эстонскому берегу.

Причисляли ли Вы себя к какому-то литературному лагерю?

Можно сказать, что да, причислял. Когда началась перестройка и возникла известная организация «Апрель», то я сразу туда вошел. Я — член Союза писателей Москвы, а это, как известно, демократический, а не ура-патриотический Союз. Конечно, мой товарищ Миша Годенко относится к тому лагерю и состоит в Союзе писателей России. Но это не значит, что мы с ним какие-то враги. Для меня фронтовое братство важнее, чем всякие литературные и прочие споры, в том числе и о том, куда следует вести Россию. Эту мысль я провожу в одной из своих книг.

Спасибо, Евгений Львович, за интересную беседу.

Сергеев Константин Михайлович

Кем был Ваш отец?

Отец был офицером царского флота. Окончил кадетский корпус, теперешнее училище Фрунзе, в конце 1913 — начале 1914 года. Попал сначала в Хельсинки, а потом его отправили на Черноморский флот, где он командовал батареей на броненосце береговой обороны «Синоп», под командованием, как тогда шутили, «барона понтона-фантона» де Гареона Петра Ивановича, бельгийца по происхождению. В начале 1916 года отец поехал учиться на летчика морской авиации. Курсы были в Петрограде, на Гуттуевом острове. Окончив курсы, вернулся на Черноморский флот, участвовал в налетах на Констанцу. С ним было два приключения. При налете на Констанцу ружейным огнем у их гидросамолета пробило бензобак и вытекло горючее. Летали вдвоем — он и механик унтер-офицер Тур. Они снизились, увидели турецкую шхуну, обстреляли ее, турки напугались, кинули шлюпки и удрали с этой самой шхуны невесть куда. А отец был неплохой моряк, они с Туром сели, захватили пустую шхуну и через пару дней, несмотря на шторм, пришли в Джанкой. Командующий Черноморским флотом, тогда им был Колчак, отца наградил золотым оружием. На следующем вылете отца ранило, он сел на воду и попал в плен. В плену он пробыл недолго, случился Брестский мир, вернули всех пленных, и отца назначили командующим морской авиации Черного и Азовского морей. И вот я