Воины СВО. Воронежцы. Книга славы и памяти - Михаил Иванович Федоров Страница 38

было удивительно. То есть я понимал, что вероятность поражения зенитно-ракетным комплексом не 100-процентная. Допустим, «Патриот», мы-то их изучали как противника, и я понимал, что примерно то же самое, 80 процентов. То есть 20 процентов, что даже если ты не маневрируешь, нет условий радиоэлектронной борьбы, и так далее, даже в этом случае 20 процентов, что не попадешь. А ребята были настолько уверены, что работали по одной ракете, понимая, что этого достаточно для поражения… Но это годы, когда идет развал армии. Макс, с одной стороны, я говорил, как Гагарин, правильный, он мог найти общий язык даже с бандюками. Даже в 90‑е годы он не мандражировал, он смотрел в глаза, он говорил спокойно. И это вызывало уважение не только у курсантов, но даже у криминальных типов… Ну, а в армии, когда человек настолько независим, не щелкает каблуками, это не всегда плюс для него. Поэтому, когда пошло сокращение армии, а оно как раз в эти годы шло, он оказался не совсем удобным.

– Это какой год?

– В 96-м поступил в Оренбургское училище. – Павел прикинул: – В 2001 году окончил. Лейтенант, старший лейтенант. Он уходил капитаном…

– При мебельщике (министре Сердюкове)?

– Да, когда пошла эта чехарда… Тогда рубили все подряд!

– А он все служит…

– Да, как начинал в Биробиджане, там и заканчивал. Когда с ним говорили, он рассказывал, что доходило до того, что подставляли сильно. То ли «зуб» на него был. В общем, получилась такая штука, где его сильно подставили… Помню, ему нужны были деньги, и он обращался к друзьям. Показательно, что в то время всем было тяжело, и он обратился ко многим, и, как я понимаю, никто практически не помог. И он обратился ко мне. Ему нужна была сумма, которая по тем временам была большой. Мы посмотрели: у нас это все, что есть, и я посоветовался с женой. Она говорит: «По-другому нельзя?» Я говорю: «Нет». И мы отправили деньги. Он слово сдержал. Вернул, ни дня опоздания, все абсолютно четко. И он такой во всем.

– Так что с увольнением?

– Идет сокращение. Какое-то количество нужно оставить, кого-то сократить. И он сказал: «Я меняться не буду, жопу лизать не буду никому…»

– Поэтому и попал…

– Ну, да. Как он говорил: «Уже ясно было, что мы не остаемся в армии. Сидели и спокойно ждали. И тут пуски в Ашалуке, и туда нужно поехать и отстреляться. Насчет тех, кого оставляют, понимал, что те в плане “жополизов” молодцы, но на стрельбах они не будут лучшими. Командир пришел к нам и говорит, если хорошо отстреляетесь, я всем выпишу премию». И Макс говорит: «Мы поехали, заняли первое место, а премию нам, конечно, не дали…»

– Я писал в книге «Герои Сирии. Символы российского мужества» про экипаж бомбардировщика, который всадил ракету прямо внутрь бункера боевиков. Обещали два ордена: командиру и штурману, а закончилось, что никому – ни летчику, ни штурману – не дали.

Павел:

– У нас же как в армии говорили еще со времен Отечественной войны:

Ваньке за атаку – х… в сраку,

Маньке за п… Красную Звезду.

– Конечно, это не система. Но я в отделе кадров областного управления милиции работал и знаю, кто себя в приказы на поощрения вписывал…

Павел:

– В Биробиджане Макс был с первой женой. Она закрытая, не такая открытая, как он. Макс рассказывал, что в ее семье командир – мама, папа мужик хороший, но бесхребетный. Ну, и естественно, каждый ребенок строит отношения на базе того, что видит. Первая жена пыталась Макса поломать, а поломать Макса, – Павел засмеялся, – невозможно. Его не смогли сломить ни бандюки в Оренбурге, ни папины сынки в Эмбе, ни командир в Биробиджане, ни тренер. Соответственно, он уехал, с собой позвал жену, а она сказала: «Ты никуда не денешься, ты вернешься», ну Макс, сами понимаете…

В Тенистом и в Дмитриевке

– И он оказался в Воронеже…

– Да.

– А как?

– Когда выводили из Эмбы, его мать получила квартиру в Богучаре.

– В Воронежской области.

– Да, там строился городок и получали. И он приехал к матери. Но мозгами понимая, что здесь ему работы не найти, рванул в ближайший город Воронеж. Он сказал: «Мам, я ничего не боюсь, руки у меня растут из нужного места, голова у меня на плечах, от работы я не бегаю, поэтому в любом месте себя найду, пробьюсь…»

– А как оказался в Дмитриевке?

– Он здесь второй раз женился. На Нине. Они купили в Дмитриевке домик. Он тогда уже мне говорил: «Вот вы приедете в деревню, увидите халупу, а когда узнаете, какие там живут люди, вы поймете, как там хорошо…» Сейчас, когда я в Дмитриевку приезжаю, я вижу, какие там хорошие люди, добрые, отзывчивые. Но Макс был тем стержнем, который всех их объединял. Он бросал клич, и делалась детская площадка. Делался навес, под которым собиралась вся деревня. Все собирались и садились независимо от того, дождь, снег, и отмечали праздник. Он провел электричество, поставил столбы. Свет появился. Вот мы едем, дорога разбита, при нем такого бы не было. Потом, когда он работал на разных должностях, одно время был главой Тенистого. Когда он стал, народ-то у нас всегда к руководителям относится предвзято. Особенно, если кто-то воровал или просто ничего не делал, щеки надувал. А Макс приехал туда, с одной стороны, с другой – людская агрессия. Ему высказывали: «Вы…», «Вы…» А потом я приезжал, через год, как он стал главой, отношение людей – ну небо и земля. Помню, когда мы хоронили Максима, подошла женщина: «Я директор школы»… И простые люди подходили, ну это не передашь. Но это было искренне, по-честному. Они были рады, вспоминая, что он делал. И потом еще был момент. Он приехал из Биробиджана, у него в то время не было никого. Я уже сказал, познакомился со своей будущей женой Ниной, а у нее квартира на улице Острогожской.

– Я на соседней улице живу…

– Так вот у нее такой старый дом, такая убитая квартира. Хозяйка как может создает уют. Но ты видишь старые розетки, электричество старое, гнилые трубы и так далее. Когда он был главой в Тенистом, что-то нужно было ему сделать. Он руководитель, и он обратился к ребятам: электрики, сантехники, нужно сделать. Они: «Ну конечно…» Они приехали делать, за плату, конечно, и вот когда они вернулись, по городку, по Тенистому пошла молва. Они стали говорить: