Воины СВО. Воронежцы. Книга славы и памяти - Михаил Иванович Федоров Страница 39

– Все для людей.

– Да. Вот тогда это пошло, люди стали относиться с уважением, и, когда я приезжал, это было видно.

Максим – Скорпион. Правильный, как Павел Корчагин

Мы говорили.

Павел:

– Макс аккуратный человек… Вот у меня в машине бардак, на даче бардак. У меня жена очень аккуратная. Щепетильная. Не она, у меня бы был бардак во всем… У Макса же все четко… Я знаю многих людей, у которых все хорошо, но у Макса: у него мотоблок – он работал, у него инструмент, весь работал, при этом он сделал так, что все удобно, аккуратно. Чтобы ты ни искал, а знал, где что. Любой человек мог подойти к нему, при этом Макс не был легким человеком. Он Скорпион. Он жрет себя, он жрет других. С другой стороны, я слышал такое выражение и не думал, что это про Макса. Если у вас есть Скорпион, то у вас нет человека надежнее. Скорпион никогда не простит предательство. Надежнее человека у тебя не будет. Он порвет себя, во всем себе откажет, семье даже откажет, но другу поможет…

Мы все любим детей своих. Он над дочерью не просто трясся. Над каждым моментом, на мой взгляд, может, и банальным, над каждым ее маленьким движением. Он с ней практически никогда не сюсюкался. Он говорил с ней, как со взрослой, объяснял, как взрослой. И она была папина дочка. Она, понятное дело, маму любит, но правильно говорят: когда у мужчины рождается сын, он становится отцом, а когда рождается дочь, он становится папулей. Вот это тот самый случай. Вот он был папулей от первого дня и до последнего… Мы все люди, где-то берем хорошее, где-то плохое, и очень часто со временем мы становимся хуже. Ну, просто потому, что у нас есть какие-то юношеские принципы – это хорошо, а это плохо, – потом тебя жизнь ставит и ты, какая-то приграничная полоса, а она очень размытая, ты понимаешь, что в плохую сторону сделал полшага, ничего страшного, и человек часто делает один такой маленький шажок, потом второй, мы становимся более меркантильными, у нас своя рубашка ближе к телу… Вот у Макса, всю свою жизнь оставался не просто порядочным, а у него это было даже какой-то болезнью. То есть если он где-то видел что-то непорядочное, то он мимо этого не пройдет, обязательно скажет независимо от того, какая должность у человека, какой возраст, какие даже в прошлом заслуги. В этом отношении он был правильный, как Павел Корчагин… И понятно, что он был душой компании. Он умел рассказывать, он умел говорить, он умел какие-то вещи вспоминать. И это подавалось настолько сочно, что каждый видел, даже чувствовал запах того, о чем он говорит.

– И вот он на гражданке на многих работах, и Тенистый, и электрику провел…

– Когда он ушел с градоначальников Тенистого, люди, конечно, были недовольны…

– А причина ухода?

– У него что-то с его руководством… Он же правдоруб! Вот он в Тенистом, значит, в Тенистом должно быть все лучшее. А у нас не любят таких. Вот ему нужно заниматься электрикой, он пошел рядовым электриком, обучился, потом когда начали работать бригадой, возникают моменты – нужно решить какие-то вопросы, он решает, и ему: «Не надо электриком, ты езжай туда, пробивай смету», «Пробивай нам работу»… И благодаря пробивной способности многое делалось… У нас в авиации есть дальнобойная бомба. Я говорил: «Макс, ты по своей пробиваемости сильнее дальнобойной бомбы»…

– Таких бы побольше градоначальников…

– Я присутствовал на похоронах много раз. Разных людей. Хороших людей, очень хороших людей. Вот такого, как у Макса, чтобы самые разные люди говорили не по написанному, не то, что надо сказать, а произносили то, что было на душе, я такого не помню. И другое, когда люди могли говорить, но они не смогли…

– Чувства переполняли…

На Украине

– И вот Донбасс… Вы обсуждали с ним, что там?

– Конечно, мы как родственники. Мое мнение для него тоже было важно. Несмотря на возраст, на свой опыт, но он живо интересовался. Вот Олимпиада.

– Которая в Сочи в 2014‑м?

– Он говорит: «Я не смотрю. Это деньги, отобранные у моего ребенка». И отношение к власти, к Путину было нехорошее. Я говорю: «Остановись, Максим. У тебя хлещут эмоции, ты кого-то наслушался. Вот посмотри, когда Путин пришел, страна была не просто разваленная, а на коленях. Ее можно было брать голыми руками».

– Да, вот Чечня… Боевики пошли на Дагестан…

– Да, Чечня первая, и Чечня вторая, я там и там был и могу сказать: это небо и земля. Первую мы были с голой жопой просто, а во вторую мы что-то из себя представляли. Конечно, возьми колхоз разрушенный и попробуй его восстанови. Ты возьми страну, в которой все прогнило, все куплено, везде американцы, Запад. И настал момент, мы спорили, но каждый оставался при своем мнении. А потом у меня и жена Ирина впряглась, говорит: «Послушай, Максим, страна завоевала определенный авторитет, второе – построены стадионы и прочее, чем могут пользоваться те же дети. Чего не было в нашей стране. Значит, это все тоже не зря?» И вот потом приезжаем, а он: «Ты знаешь, я поменял свою точку зрения».

– Ведь переживал за Россию…

Павел:

– И он говорит: «Действительно, ты прав». И потом прошло еще время, и я уже не помню, это перед СВО или когда началось, он приезжал к нам и: «Знаешь, я задумался над тем, для чего это Путин еще тогда делал». То есть он поменял свою точку зрения. Ну, а когда вернули Крым, мы все поддерживали. А когда объявили СВО, то здесь мы, не могу сказать, кто был первый, по-моему, я: «Я хочу восстановиться в армии».

Выходило, Павел тоже уволился.

Павел:

– Он: «Я тоже». Проходит время, я приезжаю: «Меня не берут». Он: «Меня тоже не берут». Макс пытался. А у него связей полно. Он знал военкомов. Ему: «Вали отсюда, я тебе ничего не дам». (В смысле – никакую должность в армии). Он пытается туда-сюда. Ему что-то обещают, но не делают. В общем, это продолжалось не месяц, не два и не три. И потом он находит своего однокашника по военному училищу, который был военкомом в Орске.

– Я