Краснофлотцы - Артем Владимирович Драбкин Страница 38

Ему одна стезя и цель,

Ему одна дорога — море,

Моя могила и купель.

Вещее, я бы сказал, стихотворение. Погиб на переходе из Ханко в Кронштадт и эскадренный миноносец «Гневный», которым командовал такой очень перспективный человек, капитан третьего ранга Ефет. Он наткнулся сначала на одну мину, потом на другую. Пытались сделать «пластырь», пытались его как-то оставить на плаву, но ничего из этого не получилось. Корабль погружался в море. Все эти переходы были ночными. Чтобы избежать воздушных атак, конвои проходили ночью. Когда мимо «Гневного» проходил «Морской охотник», то там крикнули: «Командира и комиссара — на катер!». А Ефет в ответ сказал такие слова: «Я сойду с корабля только тогда, когда сойдет последний матрос моего экипажа». Прошел один катер, забрав личный состав, потом другой. Пока корабль погружался в воду, он стоял на полубаке и ждал, пока все сойдут, стоя. Почти весь экипаж сошел с корабля. Корабль погружался медленно. Но командир Ефет и комиссар Сахнов так там до конца и остались. С последней группкой матросов с пением «Интернационала» они ушли на дно. Такая была ночная картина происходящего!

И вот наступил декабрь месяц 1941 года. Конечно, на полуострове еще оставались запасы продовольствия и не подходили к концу. За счет чего? За счет того, что их выдача была жестко сокращена. Все оказалось расписано таким образом, что мы могли там продержаться до начала весны. Кроме того, на всю зиму и вплоть до февраля-марта 1942 года нам могло хватить для обороны снарядов. Хуже обстояли дела с бензином. Его оставалось очень мало. Тогда мы стали на машины, которых на Ханко было очень много, ставить газогенераторные установки. То есть мы начали переходить на дрова. Поэтому, конечно, все мы понимали, что эвакуация неизбежна.

По сути дела, полуостров Ханко выполнил свою задачу: оттянул часть финских сил от Ленинграда. Ведь он контролировал почти весь Финский залив. Ни один крупный немецкий корабль не прошел в залив. Мелкие корабли, конечно, проходили. Все это было связано с тем, что гангутские батареи держали под своим огнем проход в залив. Полуостров выполнил свою задачу, но оказался потом практически не нужен. После того как финны его блокировали, он уже не принимал никакого активного участия в событиях на фронте. Фронт, между прочим, приближался к Москве. Ленинград же, являвшийся для нас Большой землей, был осажден. Поэтому это было правильное решение — снять гарнизон с полуострова Ханко. Причем этот гарнизон, не потерпевший поражения и обстрелянный, мог стать на Ленинградском фронте таким серьезным добавлением к обороне.

И вот 1 декабря 1941 года с полуострова Ханко отправляется последний конвой. 164 дня обороны, таким образом, остаются позади. По всему полуострову проходит уничтожение техники: ликвидируются склады с ненужным оружием. Ведь все, как говорится, не перетащишь на корабле в Ленинград. Все продовольствие находилось на учете и должно было быть погружено на корабли конвоя. Надо сказать, Ленинград уже тогда голодал. Мы, правда, в то время об этом ничего не знали. Блокада только начиналась. В эти же дни редактор газеты «Красный Гангут» Эйдельштейн мне сказал: «Пиши в последний номер передовую статью под названием „Мы еще вернемся!“». После этого я сел за написание статьи, основное содержание которой сводилось к тому, что мы, дескать, уходим непобежденными, уходим бить немецкую сволочь, будем так же крепко ее бить, как били вас. Это было такое обращение к финнам. Там, помнится, звучали такие слова: «Мы еще вернемся. Пусть эта мысль жжет вас ужасом». Короче говоря, это была передовая статья, полная патетики и в духе времени. Так что последний номер газеты вышел с моей передовой статьей. В этом же номере оказалось помещено стихотворение Миши Дудина, смысл которого сводился к тому, что мы хотя и уходим, но еще вернемся. Затем мы, несколько человек, садимся в машину и развозим эту газету по уцелевшим домам, оставляя часть тиража финнам. Потом у нас взорвали печатную машину, а шрифт типографской краски в пакетах распределили по работникам типографии. Каждый из нас получил чемоданчик или сумку с каким-то пайком.

Наконец, 2 декабря очередь дошла до нас, и мы отправились в гавань. Мы пошли на рейд, на котором стоял конвой. Там находилось большое транспортное судно под названием «Иосиф Сталин». Это был турбоэлектроход очень хорошей амстердамской постройки. Его название «Иосиф Сталин» оказалось, конечно, или затертым, или снятым. Сам корабль был превращен в военный транспорт под номером 536. Мы поднялись туда по трапу. Нас, десять-пятнадцать человек работников редакции, в число в которых входили и наборщики, и печатники типографии, разместили в довольно большой каюте. Возглавлял нашу группу впоследствии известный художник Борис Иванович Пророков. А ведь этот замечательный художник и человек в те дни работал в нашей газете. Он и Миша Дудин являлись земляками: оба были ивановскими, то есть оба родом из города Иваново.

Заняв каюту, мы с Мишей Дудиным до конца дня торчали на верхней палубе. Мы буквально не могли оторвать глаз от нашего полуострова. А там тем временем уже что-то горело. Как-говорится, что-то уже было сожжено. К «Иосифу Сталину» подходили буксиры и тральщики и привозили последние группы наших людей. Короче говоря, снимали с островов, то есть с границы, последние заслоны.

После нашего ухода на Ханко не осталось ни одного человека. Потом, правда, говорили, что там кого-то забыли. Лично я в это не верю. Были сняты буквально все. Все мы ожидали сигналы о начале движения. И где-то в десятом часу (в девять с чем-то) вечера было приказано выходить. Выходили мы на фарах. Стали подаваться сплошные сигналы, заработали машины и конвой построился в походный ордер. Когда судно вытянулось из гавани, мы с Мишей Дудиным отправились в каюту, где в это время шла уже обычная «травля»: люди трепались и закусывали. Помнится, мы тогда что-то с ним съели и повалились спать. Коек на всех не хватило. В общем, мы обустраивались кое-как. Когда я проснулся, то посмотрел на часы. Я в то время носил часы, подаренные мне моим отцом. Они показывали второй час ночи. Тогда я решил сходить в гальюн. Возвращаясь оттуда по коридору к себе в каюту, я услышал, как прогрохотал взрыв. Сразу после этого погас свет. Нащупывая двери кают, я добрался, наконец, до своей каюты. В это время по корабельной трансляции прозвучал голос: «Никакой паники! Соблюдать спокойствие и оставаться на своих местах. Будет дан аварийный свет». И действительно, аварийный свет нам вскоре дали.