Краснофлотцы - Артем Владимирович Драбкин Страница 37

О чем вы говорили?

Главным образом о литературе. Вспоминали, например, прочитанные книги. В своей документальной повести «Баллада о Финском заливе» я довольно подробно пишу об обороне Ханко, в том числе и об этом. Так начиналась моя деятельность в редакции газеты «Красный Гангут». Конечно, это была очень интересная для меня работа. Я мотался по всему полуострову. На задания уходил, закинув винтовку за спину. Вообще-то говоря, мы все ходили вооруженными. Кроме того, на боку непременно держал противогаз, который, слава Богу, мне ни разу так и не пригодился. В таком виде я отправлялся по заданию редактора в какую-нибудь часть. Помню, однажды в середине дня я пришел на аэродром, когда там вдруг начался жуткий артиллерийский обстрел. Пока шла артиллерийская дуэль, я валялся, наверное, полчаса. Я писал очерк о летчике Григории Семенове, который вылетал в Моонзунд, где в это время шли последние бои. Хороший это был мужик! Со своим ведомым он сбил несколько финских и немецких самолетов.

После того, как я написал о нем очерк, и он появился в газете, Семенов посетил нашу редакцию, но, к сожалению, меня там не застал. В это время я находился на островах в десантном отряде. Так вот он оставил мне такую записку: «Товарищ Войскунский! Прошу Вас достать на память о Ханко финский нож. Перевернутое П. С.: Спасибо

за статью о наших делах». Ко всему этому прилагалась маленькая фотокарточка. Ее я храню как свидетельство, как память о войне среди других моих, так сказать, сувениров. Но я писал не только о летчиках, но и о катерниках.

Где-то в ноябре 1941 года, уже после ноябрьских праздников, меня отправили в десантный отряд. Там я находился полторы недели и принимал участие в десантной операции. Так, короче говоря, начиналось мое становление как военного журналиста.

Слышали ли Вы что-то о Симоняке?

Если не ошибаюсь, Николай Павлович Симоняк командовал 8-й бригадой. У них существовала своя газета, и мы туда, как говорят, не совались. Но он считался очень уважаемым командиром. Его 8-я бригада стояла на границе с Финляндией. Собственно говоря, они и приняли первые бои. Потому что как только началась Великая Отечественная война, финны первым делом прощупали нашу оборону, наш передний край. Потом Симоняк командовал дивизией, которая занимала небольшой плацдарм на левом берегу реки Невы. Впоследствии он стал генералом и был очень хорошим военачальником. Воевал где-то под Нарвой. Но я не об этом хотел Вам рассказать.

Как только я возвратился из десантного отряда к себе в редакцию, то узнал, что поступил приказ: «Эвакуировать гарнизон с полуострова Ханко!». Дело в том что после того, как в августе 1941 года пал Таллин, а потом и Моонзунд, мы оказались в глубоком тылу у противника. Это, конечно, случилось вследствие тяжелых ошибок северного участка нашего фронта, который возглавлял Климент Ефремович Ворошилов. Ведь Моонзунд, как я считаю, надо было эвакуировать уже в июле или августе 1941 года. Почему? Потому что было ясно, что сил для того, чтобы удержать участок, там было явно недостаточно. Ханко, конечно, держался. Кабанов неправильно сделал то, что предложил командующему Балтийским флотом Трибуцу, а через него Ворошилову, который командовал так называемым Северо-Западным направлением, снять гарнизон с Ханко и отправить его на южный берег на оборону Таллина. К тому времени немцы уже приближались к Таллину. Там начинались очень тяжелые бои. Конечно, появление 30-тысячного гарнизона Ханко могло там улучшить обстановку. Может быть, благодаря этому нам бы удалось пробить коридор из осажденного Таллина вдоль Приморского шоссе к осажденному Ленинграду. Конечно, пришлось бы снять гарнизон с Моонзунда — с островов Эзель, Даго и Муху и других. Однако Ворошилов сделать этого не разрешил.

Тогда же и было принято решение Ставки: «Эвакуировать гарнизон с полуострова Ханко!». К нам стали приходить конвои из Кронштадта. В конвой обычно входили какое-нибудь крупное транспортное судно, затем один или два эскадренных миноносца, несколько быстроходных тральщиков и группа катеров — «Морских Охотников». Таким являлся состав конвоя. А все дело в том, что Финский залив оказался очень сильно заминированным. Мы его называли «Суп с клецками». Но вы, наверное, слышали о знаменитом Таллинском переходе наших кораблей из Таллина в Кронштадт.

Конечно. В нем, если не ошибаюсь, участвовал писатель Михаил Матвеевич Годенко, с которым я также встречался. В октябре этого года ему исполнится 100 лет.

Мишу Годенко я знаю очень давно, еще, можно сказать, с войны. Когда я работал позднее в редакции флотской газеты «Огневой щит», которая находилась в городе Кронштадте, то печатал его стихи. Так что я хорошо его знаю, еще, страшно сказать, с 1942 года. Он немного постарше меня. Если ему исполняется в этом году 100 лет, то мне всего 97 лет. Он приносил к нам какие-то патриотические военные стихи. Но это были, конечно, ученические стихи. Потом он стал писать значительно лучше. А мотивы первых стихов были типичные для моряков: какие-то корабли, женщина, прощание на берегу. В общем, излюбленные темы моряков!

Но я вернусь к прежнему разговору. Короче говоря, вот по такому сильно заминированному Финскому заливу проходили конвои. Конечно, все это не обходилось без жертв. Так, например, в одном из конвоев находилась подводная лодка Л-2 «Ленинец». Это был подводный минный заградитель. Данная крупная лодка шла в составе конвоя на выход из Финского залива с тем, чтобы выйти на просторы Балтики и поставить минные заграждения. В общем, предполагалась какая-то работа. Но Финский залив оказался для этой лодки смертельным. Она наткнулась на мину и затонула. На ней погиб очень интересный поэт Алексей Лебедев. Вы, наверное, слышали про такого? Влюбленный в море, он занимал на ней должность штурмана. Знаменитое стихотворение его, посвященное любимой женщине, звучало так:

Но если пенные объятья

Нас захлестнут в урочный час,

И ты в конверте за печатью

Получишь весточку о нас —

Не плачь, мы жили жизнью смелой,

Умели храбро умирать.

Ты на штабной бумаге белой

Об этом можешь прочитать.

Переживи внезапный холод,

Полгода замуж не спеши,

А я останусь вечно молод

Там, в тайниках твоей души.

И если сын родится вскоре,