Краснофлотцы - Артем Владимирович Драбкин Страница 35

Вы знаете, я могу так довольно точно Вам об этом сказать. Это был 1946 год, когда вдруг возникло впоследствии знаменитое постановление по поводу Ахматовой и Зощенко, которое, кажется, называлось так: «О наведении порядка в литературе». Правда, Ахматову я тогда еще не знал как поэтессу, а Зощенко являлся нашим любимым писателем. Зощенко тогда был необычайно популярен среди молодежи. Мы не могли понять, что произошло. А потом началось «Мингрельское дело», затем «Ленинградское дело». Собственно говоря, ленинградское дело меня полностью убедило в том, что в стране возвращается период репрессий. Ведь это было абсолютно загадочное и непонятное для нас дело. Почему? Потому что вдруг оказались арестованными люди, руководившие когда-то ленинградской обороной, в частности, Алексей Александрович Кузнецов (знаменитое «дело Кузнецова»).

Евгений Войскунский после 1945 г.

Знаете, моей первой наградой как защитника города Ленинграда стало свидетельство о награждении меня медалью «За оборону Ленинграда», подписанное председателем Ленинградского обкома ВКП (б) Попковым. И вдруг, спустя годы, я узнаю, что этот самый Попков, Кузнецов и еще четверо человек крупных начальников за антипартийную деятельность приговорены к расстрелу. В общем, короче говоря, так называемое ленинградское дело перевернуло, можно сказать, все мое понимание того, что происходит в стране. Вы только представьте себе, какой был подъем в стране: пережита война, мы остались живы, и тут вдруг — такое дело. Между прочим, мне, конечно, ужасно повезло в первый год войны. Ведь эвакуация из полуострова Ханко была очень драматичной. Впрочем, к разговору об этом я еще вернусь.

Чем Вам запомнился день начала войны?

22 июня 1941 года нас подняли в четыре часа утра или в пятом часу, когда объявили войну. Ничего не понимая, мы подумали, что начинаются новые учения, которые у нас перед этим проводились. Они проходили один или два раза. Так, чертыхаясь, мы расхватали винтовки. После этого мы лежали вдоль побережья и пялили глаза на залив, ожидая команды и высадки условного десанта. Как говорится, учения есть учения. И только в полдень, уже после того, как прозвучала речь Молотова, нам стало все ясно. Сами мы этой речи не слышали. А вот наши замполит и комсорг батальона слышали. Благодаря им мы узнали, что начались не учения, а самая настоящая война. В первые дни войны мы еще не знали, выступила ли против нас опять Финляндия. Ведь мы находились на полуострове, который граничил с Финляндией. Естественно, жившее прежде на полуострове финское население, а это около двадцати восьми или даже тридцати тысяч человек, было вывезено.

Собственно, война для нас началась 25 июня. Как оказалось, Финляндия бросила на полуостров шквал артиллерийского огня. Как потом нам уже стало известно, на нас обрушила огонь 31-я финская батарея. Причем они били прицельно по городу. Правда, наш батальон располагался не в городе, а в середине полуострова в лесу. Но главная беда началась для нас после того, как финны зажгли лес. Лес горел страшно. Ведь почти весь полуостров состоял из лесистой местности. Так вот, чтобы обнажить нашу оборону, финны выжигали лес. Надо сказать, полуостров Ханко в тех местах, где походит граница и он примыкает к территории Финляндии, окружен бесчисленными островками. Это так называемый шхерный район. Так вот, вокруг полуострова, в том числе на этих островках, у финнов стояли наблюдательные вышки. Они хорошо видели все наши батареи и то, что у нас делается.

Короче говоря, наш батальон был брошен на тушение лесных пожаров. Таким образом, ужасы начала войны начались для меня не столько с артиллерийского огня, сколько вот с этих пожаров. Помню, мы окапывали длинным рвом горящий участок леса, чтобы заградить таким способом дорогу огню. Ведь опавшая хвоя тогда очень здорово горела. А потом в эти канавы и рвы, которые мы копали, с остервенением посыпались фугасные снаряды, которыми финны заменили зажигательные. Это было, конечно, ужасно! И самый дикий обстрел в моей жизни мне пришлось перенести, наверное, не то 31 июня, не то 1 июля 1941 года. Помнится, я подобрал горячий осколок, который плюхнулся буквально в нескольких сантиметрах от моей головы. В общем, первым моим впечатлением от войны стало тушение лесных пожаров.

Потом наш батальон бросали на ремонт дорог. Впоследствии же, правда, это происходило уже без меня, часть батальона направили на аэродром. Надо сказать, аэродром образовывал значительную плешь в лесу. На нем размещались две эскадрильи наших самолетов. Всеми этими работами руководил генерал Кабанов. Именно при нем здесь шло строительство военно-морской базы. И начинал войну гарнизон на полуострове Ханко под командованием генерал-лейтенанта береговой службы Кабанова. Так вот, на аэродроме, как я вам уже сказал, размещались две эскадрильи. Там стояли «чайки» и «ишаки». «Ишаками» мы называли И-16, тупорылые такие истребители. «Чайками» же звали полутораплановые старые самолеты. Они, конечно, не годились для современной войны. Их было смешно сравнивать с немецкими «Мессершмидтами». Правда, на них устанавливались так называемые РС — реактивные снаряды. Это стало, конечно, очень серьезным таким нашим преимуществом над немцами.

Так вот, этот аэродром находился под огнем с самого начала войны. Там, естественно, были вырыты ангары, в которые можно было закатить самолеты. Как только наши заводили на самолетах моторы, так сразу же начинался обстрел аэродрома. Тем не менее самолеты взлетали. Чтобы посадить их на изрытое снарядами поле, там как раз работала половина нашего батальона и еще некоторые другие ханковские части. Еще не заканчивался обстрел, как на поле приезжали грузовики, груженные песком и кирпичом. Затем наши ребята выскакивали и засыпали всем этим воронки. Конечно, все поле аэродрома засыпать было невозможно. Короче говоря, мои сослуживцы готовили посадочные полосы для самолетов. Вот такая была у них работа.

А почему Вы не попали на аэродром?

А со мной случилось вот какое дело. В то время я не только занимался тем, что рисовал и выдавал книги, но и «пописывал». Вообще-то говоря, литературный зуд я чувствовал еще в школе. Мне, наверное, было десять или двенадцать лет, когда я начал впервые писать какие-то вещи. Я хорошо помню, что всю свою школьную жизнь я возился со стенгазетой. Причем писал не только заметки, но и фельетоны. Я очень любил этот жанр. Кроме того, я еще ходил в немецкую группу. Там мы довольно много читали немецкой литературы. Немецкую классику я читал сначала в переводах, а потом в оригинале. Так я понемногу что-то пописывал. Когда же я учился в академии художеств, то тоже возился со стенгазетами. Писал стихи. Стихи писали,