Прорыв Линии Маннергейма - Артем Владимирович Драбкин Страница 32

из землянок высыпало полбатальона. Стали просить еще раз скатиться, так как они не верят. Я им сказал: «Видите след от одной лыжи, что же тут не верить». Как дурак, скатился еще раз. Надо сказать, что такие спуски я освоил давно. Спускался из-под большого трамплина в Кавголово, и тоже на спор с «китайцами» – они специально приехали со мной посмотреть, как я прыгаю с большого трамплина, так как тоже не верили, что я с него прыгал. Обычно перед прыжком скатываются с горы приземления, чтобы привыкнуть к скорости. Такие вольности, как спуск на одной лыже, да еще с завязанными глазами, не позволял себе никто – я был своего рода рекордсмен. А тогда упросили меня скатиться и в третий раз. В самом конце отвесной части горы, в месте перехода ее на закругление, зацепился я носковым ремнем за пенек под снегом и полетел головой вниз, попал лицом со всего размаха в торец торчащего из-под снега пенька с острыми, как пики, частями поваленного снарядом дерева. Зацепил я, видимо, только одну, самую высокую пику, так как порвал под носом верхнюю губу и более ничего, а могло быть и хуже. Вторую лыжную палку не мог найти, куда-то она зарылась. Кровь хлынула. На морозе она плохо свертывается. Надо подниматься наверх. Наверху поджидали меня ротный и политрук. Эти – о своем беспокоиться: надо сказать, что ранило осколком, а то могут посчитать умышленным членовредительством. Только замкомроты старший лейтенант Тупиков сказал, что нужно перевязать рану, а не базарить. Я сказал, что врать не буду, скажу как есть, вы не бойтесь, сам за свою дурость и отвечу. Тупиков же снарядил сани и отвез меня на передовой перевязочный пункт полка. Пока добрались, да там меня определили, наступила ночь. Дошла моя очередь. Хирург, молодая красивая женщина с высокой, помню, прической, положила меня на стол, стала выбирать инструменты. Тут мимо проходил старый, седой человек в накинутом на нижнюю рубаху полушубке. Он спросил, что она собирается делать. Она ответила, я запомнил только, что в ее ответе было слово экстракция. Старый врач на нее закричал, обругал: самые приличные слова были «дура безмозглая». А мне очень ласково так сказал: «Молодой человек, молите Бога, что я писать захотел, а то она отчикнула бы вам губу, и вы всю жизнь улыбались бы неизвестно чему, и никакая девушка за вас замуж не пошла бы. Я сейчас все, что надо, сделаю, вот только сбегаю отлить». Потом он меня спросил, как будем делать – с замораживанием или на живую нитку: лучше без замораживания, а то, когда укол, будет больно, да и когда отходить. А главное – все это долго. Протер мне спиртом губу, сбрил на ошметках губы усы, сшил концы, велел две недели молчать, а есть – не разжевывая. Когда сшивал, все время ругал докторшу: «Смотри, дура, как надо делать. Такого красавца уродом хотела сделать. Прежде чем отсекать, нужно промыть рану спиртом, посмотреть, посоветоваться, если в чем сомневаешься, и, если ничего другого сделать нельзя, только тогда отсекать. Ну, вот и все. Я пошел спать. Авы пробудете у нас пять дней, потом отправитесь к себе. Швы снимать не будем, потом сами разойдутся, точнее, рассосутся». В землянке, куда меня поместили, придуривал с ангиной какой-то майор из штаба дивизии, который тут пробавлялся с девицей из цензуры полевой почты, располагавшейся тут же рядом. Дело в том, что мою ушанку не нашли и врач велел надеть полковничью папаху, в которой я и пришел. А майор сразу же собрал свои пожитки и убрался. Девушку он не смог, наверное, предупредить, и она в скором времени пришла. Очень обрадовалась, что этот майор смотался – такой он противный. Так смеялась, когда я ей рассказал про папаху. Сказала, что майор страшный трус, боится, что его запрут на передовую. В скором времени пришла в землянку врач или фельдшер, принесла мою ушанку. Сказала, что мне говорить, а уж целоваться или что другое совсем нельзя, а без этого чего так сидеть. Приходи, говорит, когда твой друг поправится, а тот противный майор куда же делся?

В самый последний день, когда я уходил, девушка пришла проститься: ее куда-то переводили. Случайно мы встретились через два года. Еще долго из-под губы сохранялся какой-то твердый шарик, а под усами был виден шрам – напоминание о трюке с благоприятным исходом.

Когда я возвратился назад, то солдаты сказали, что они пытались найти вторую палку, но так ее не докопались – как сквозь землю провалилась. Зато вблизи осмотрели пень, об который я приложился: чуть ближе бы опустился – остался бы без глаз или вообще сонные артерии обломками пня порвало бы – они торчали вверх, как стрелы или пики. Я сказал: что об этом вспоминать, впредь постараюсь быть умнее.

И опять нас поставили на оборону по берегу Свири. На краю оврага стоял наш дзот, а от него оборона заворачивала по оврагу, дальше у финнов были оба берега Свири, в том числе и электростанция Свирь-3 с каналом и плотиной. Однажды в бинокль я увидел, как группа финских солдат и офицеров переезжает на лыжах Свирь, с левого берега на правый, выше плотины. У пулемета в дзоте дежурил ярославец Шушугин Александр Яковлевич, лет ему около 40, а мне казался он тогда почтенным дядечкой. Он и Корепанов были пожилые солдаты. Мы их берегли: работу оставляли им всегда полегче, на посты в метель и дождь, к примеру, не посылали. Я ему говорю: «Хочешь, Александр Яковлевич, посмотреть, как финны на лыжах через Свирь переезжают: вот в бинокль смотри повыше плотины». Он посмотрел и спрашивает: «Что же нам делать?» Я ему говорю: «Ты мне командуй, а я буду исполнять, что ты мне прикажешь». – «Надо вытащить пулемет на открытую позицию, потом определить расстояние и поставить прицел, ну а потом поубивать их всех». Я спросил: «А не жалко?» Он говорит, что жалко, конечно. Я сказал, что он все правильно сообразил, только из пулемета мы по ним стрелять не будем, так как они, наверное, предполагают, что мы где-нибудь поставим пулемет. Но пусть они это узнают не от нас, а посылают, допустим, чтобы узнать, разведку, а стрелять мы по ним будем из винтовок сначала трассирующими пулями – проверим, правильно ли определили расстояние. Выстрелили по очереди, попали в плотину, добавили прицел и опять по разу выстрелили – финны остановились. Мы не менее чем по паре обойм запустили по