Революционеры или террористы. Воспоминания участниц Фракции Красной Армии - Инге Фитт Страница 31

Проходит шесть недель. Я не прихожу к решению. Мои мысли обращены к вопросу о том, что я буду делать, когда уйду из RAF. Смогу ли я начать все сначала в другом месте, может быть, здесь, с палестинцами, как это сделала Раша. Я оставляю вопрос о том, хочу ли я продолжать и почему я вообще хочу продолжать, нетронутым, как табу.

Не добившись никакого прогресса, я улетаю обратно в Европу с полусерьёзным планом попробовать ещё раз. Я ничего не добилась, ничего не заплатила за себя. Я лишь немного больше измотана жарой и изоляцией, но по возвращении так же несвободна и обременена, как и раньше.

На встрече RAF осторожно выяснили, готовы ли MfS поддержать их финансово и материально. Люди из MfS уклонились от этих пожеланий и вместо этого предложили нам военную подготовку для четырёх человек. Ирис, Ганс, Георг и я отправились в ГДР в первые дни весны. Моё участие сильно обсуждалось, но потом было принято решение «за». МФС не должно было быть известно о дальнейших противоречиях в группе. Это могло повлиять на надёжность. РАФ хотел выглядеть стабильным, солидным коллективом. Если бы меня там не было, возникло бы слишком много вопросов. Кроме того, это была ещё одна возможность, возможно, расти вместе.

Все четверо из нас уже прошли ту или иную подготовку в палестинских лагерях, но профессионалы в ГДР были необычайно привлекательны. Все было хорошо организовано, но в то же время расслабленно, по-партизански, без милитаристских учений, никакого авторитарного посредничества. Норберт любил будить нас в 5.30 утра свистком и однажды попробовал это сделать в качестве теста. Наше простое невежество не вызвало у него ни малейшей мысли об этом нелепом и неинтеллигентном дисциплинарном подходе.

Политическое образование не было официальной программой, а неофициальные подходы быстро померкли перед нашей скукой. Марксизм-ленинизм районной или окружной партийной школы не выигрывал для нас ни одного горшка. Винные вечера Гельмута были гораздо интереснее. Он мог предложить всевозможные обоснованные и забавные вещи из истории виноградарства ГДР. И, конечно же, много удовольствия.

Однажды в выходные мы поехали в Бухенвальд.

Вечер был запланирован как небольшой праздник с ночёвкой в историческом замке недалеко от Веймара.

Мы прошли по территории бывшего концентрационного лагеря в тихом ужасе. На месте ужаса у нас перехватило дыхание. Свидетельства систематического насилия над людьми и эксплуатации человечества искалечили нас, и мы не нашли другого выражения, кроме безмолвия перед этими чудовищами поколения, которое тянет нас вниз, никогда не признавая своих преступлений, никогда не желая понять, на какой стадии дегуманизации оно находится, и выйти из неё. Поколения, которое искоренило сопротивление этой системе убийств и подавления и даже потом, когда масштабы варварских преступлений уже давно стали известны, все ещё осуждало, очерняло и которое и сегодня подогревает, питает и увековечивает этот дух отрицания в своих рядах. Бухенвальд – результат немецкой мании величия, кровавого, чванливого шовинизма.

Я вижу невероятное. Горы человеческих волос, зубные протезы, очки. Остатки уничтоженной человеческой жизни, рассчитанные на переработку, вырванные у ещё живых или уже мёртвых.

И я думаю, что это за народ, с какой трупной покорностью он смотрел, как миллионы людей гнали на смерть, позволил выжечь себя в огромной слепоте, принял участие в убийствах, грабежах, пытках и порабощении, не примирившись с этими действиями, не испытав после войны желания морального примирения, искупления и коренного изменения старых условий, которые привели его к этим человеческим провалам.

С какой трусостью и бартером это поколение западной части Германии покрыло свою трясину вулканическим извержением потребления после войны и похоронило всё под бешеной погоней за властью, деньгами и влиянием! И как она пыталась перенести свою испорченность, свою беспрекословную покорность на демократические условия, декретированные сейчас, и передать её нам – своим детям. И как она направила свои волосы, свою энергию против этой части Германии, которая является капиталистической. И ещё вот что: на какой основе была предпринята попытка здесь, в ГДР, насадить социалистическую культуру.

Это сознание, созданное фашизмом, по праву должно было быть завоёвано и побеждено. Те немногие выжившие, которые спаслись от преследований, имели на это полное право. Я не сомневалась в этом. Здесь ничто не могло расти снизу, здесь гуманизм был выхолощен и заменён заблуждением немецкого дворянства, которое имело право на порабощение и уничтожение по своему усмотрению. Здесь предпринимались попытки навязать, объяснить и воспитать социальную реорганизацию и старые гуманистические идеалы сверху, в надежде медленно подавить и победить дух народа, организованный национал-социализмом.

Один старый товарищ, сам бывший заключённый, провёл нас через ад тысяч заключённых. В разгар нашего шока он просто и серьёзно сказал при нашем отъезде: При социализме никогда больше не будет фашизма, мы ищем счастья для народа.

Вечером праздник был отменен.

Мы сразу пошли в свои комнаты, каждый в свою, и оставили там трёх растерянных товарищей. Они не понимали, что пережитое нами расстраивает и не оставляет места для расслабления. Но они тоже не выросли в обществе преемников этих преступников. Они жили в другой истории. Преемственность причин, порождавших и извлекавших выгоду из этого системного человечества, никогда не покидала нас, но так или иначе определяла нашу жизнь и наше решение вступить в вооружённую борьбу.

Для меня очень сильным было ощущение того, что антиимпериалистическая сила находится у меня за спиной в такой конкретной форме, а не только как объективная величина в стратегических соображениях. Это вернуло меня к традиции преемственности в истории классовой борьбы, в которой я всегда видела нашу борьбу на Западе. Но на Западе эта преемственность все менее и менее ощутима. В конце концов, только в саморефлексии партизан.

Это чувство усугубляло ощущение нашей общей политической изоляции. А также мой личный дрейф в losgeldstheit. В капитализме я всегда нахожусь на территории, которая занята без остатка. Идеология, мораль, культура, экономика, политика – в какой бы области я ни находилась, я остаюсь везде и всегда бесстрастной в мыслях и действиях. Есть только нелегальный революционный коллектив как место самоопределения, но он больше не работал для меня как место самоопределения. Возможно, я была готова к сцене. ГДР дала мне приятное ощущение, что я нахожусь на освобождённой территории. Конечно, люди ещё не думали и не жили так, как я хотела бы, чтобы они жили в свободном обществе, но здесь весь взгляд на мир, взгляд на людей и их будущее просто отличался от капиталистического мира. Здесь присутствовали потребность и стремление к социальной справедливости,