Революционеры или террористы. Воспоминания участниц Фракции Красной Армии - Инге Фитт Страница 30

баланс, которое стремилось держать противника в узде как единство, как цельный блок, и в котором каждое автономное мятежное гнездо означало потенциальное побивание камнями согласованного баланса. Экономическая, а значит и политическая слабость социалистического лагеря вызывала страх перед любой дестабилизацией статус-кво. Обе стороны осознавали эту глубокую разницу в политических взглядах, у которой был только один мост – общий враг.

Безусловный приём и интеграция, если 8 человек заслужили наше полное уважение. Попрощавшись с будущими гражданами ГДР в Праге, я сама села на ближайший самолёт в Карачи и полетела оттуда через Москву в Сану (Йемен), чтобы поразмышлять о своём собственном положении вдали от группы.

Дважды в неделю приезжает грузовик и выливает в наш сад цистерну, полную воды. Мы распределили его с помощью небольших плотин в своеобразной системе полива. Благодаря нашей заботе в этом саду из пустынного песка растут тропические фрукты. Но, к сожалению, я вынуждена признать, что ярко-жёлтая, удивительно сочная амба на вкус как дерьмо.

Когда солнце светит на моё открытое спальное место с веранды, оно сжигает меня за пять минут. Иногда я убираю матрас в тень, но светило быстро и неумолимо. Поэтому я встаю под душ, готовлю себе завтрак и сажусь у стены, чтобы поесть. Она всё ещё находится в прохладной тени на западной стороне сада. Я сижу там и скорблю или читаю в течение дня, пока жаркое солнце не уберёт даже этот теневой остаток и не загонит меня в дом.

Днём я оставляю все двери и окна открытыми, чтобы жара не могла нигде закрепиться. Таким образом, она остаётся терпимой в тихих сквозняках комнат. Большинство дней я провожу в одиночестве. Время от времени приходит палестинский хозяин и приносит свежие продукты. Абу Салем поздним вечером два-три часа пропалывает сад, а также разводит угли. Мы не можем говорить друг с другом и общаемся на языке жестов. Абу Салем – йеменец и уже заказал сад для английских колониальных хозяев. Он хитрый, и иногда мне приходится следить за тем, чтобы он не унёс из сада всё, что есть на рынке. Иногда он приносит мне маленькие йеменские деликатесы от своей жены. Я не могу от них отказаться ни при каких обстоятельствах. Мы вместе пьём чай, он рассказывает мне о своих детях, но я ничего не понимаю. Абу Салем хитрит и пытается схватить меня за колено.

После этого он ещё немного молится, и мы забываем об этом событии.

Дни проходят, кто знает где. Вечером я спрашиваю себя: «Что ты сделала? Всякую ерунду. Думала ли ты о себе? Нет. Было слишком жарко.

Я приезжаю в лагерь на несколько недель и встречаю трёх палестинских товарищей, которых знала раньше. После смерти Абу Хани международное крыло распалось на разные политические направления. Отсутствие перспектив и скука охватили и здешних товарищей. В одиночестве лагеря они взяли себе товарища по играм: Самира, взрослого и непредсказуемого бабуина. Бывают дни, когда я остаюсь наедине с обезьяной. Его место – крытая веранда за домом. Сейчас она завалена надкушенными яблоками, бананами, овощами, хлебом, игрушками и обезьяньими фекалиями.

Мы с Самиром только постепенно становимся друзьями. Когда у него плохое настроение, он вдруг начинает кусаться, а я пытаюсь понять, как я могу определить, что у него плохое настроение. Его длинная цепь даёт ему широкий диапазон движений. Я сажусь так, чтобы он мог дотянуться до меня, только если я протяну руку. Некоторое время он намеренно игнорирует меня. Я вижу это по его молниеносному взгляду, которым он убеждается, что я всё ещё здесь. Затем любопытство берет верх, и он подходит ко мне. Сначала я кормлю его, и мы с большим интересом наблюдаем друг за другом. Его глаза меня раздражают. Это не звериные глаза. Они умные, и у меня возникает ощущение, что я имею дело с разумным существом, которое собирается меня обмануть. Его беспокоит, когда я слишком долго смотрю ему в глаза, и он отворачивается от меня. «Самир, иди сюда», – говорю я ему и протягиваю руку. Он подходит, быстро берет её и тщательно осматривает, нюхает. Интенсивно и со все большей нежной преданностью он ищет лёгкий пух на моей руке.

Он протягивает ко мне голову, я придвигаюсь чуть ближе, поглощённая его доверием, и с такой же преданностью обыскиваю его шерсть.

Это наш первый взаимный акт дружбы.

Однако его второй поступок восстанавливает мою уверенность. В мгновение ока он хватает мою сандалию, которая свободно болтается на моей покачивающейся ноге, и выхватывает её. Затем он играет с моими попытками вернуть обувь, пока её не разобрали. Конечно, я не могу вступить с ним в драку, я должна заманить его, заставить забыть о предмете своей любви, но он видит все мои уловки и, кажется, смеётся до полусмерти. Я злюсь на него, как на человека. Он оставляет сандалию себе, и на следующий день от неё остаются только части. Через некоторое время я решаюсь прогуляться с ним по цепочке. До этого мы обменялись многими актами нежности и социальной чистки. Каждый день он перебирал мои волосы, ел со мной и с радостью позволяла ему рыться в моих волосах.

«Когда выводишь его на прогулку, смотри, чтобы он не отвязался», – предупредили меня товарищи. Я ещё не успела крепко взять цепь в руку, как он прыгнул на меня, и я испуганно отпустила его. Огромными, бурными прыжками он скачет прочь с горы и отвечает на мои отчаянные крики победным воем. Товарищи уже на пути в Адери. Я не знаю, что делать, и возвращаюсь в дом, к скалам, чтобы посмотреть вниз, в деревню, потому что, конечно, Самир в своём любопытстве спустился туда, чтобы что-то испытать. Проходит совсем немного времени, и я вижу, как он носится по домам и конюшням, устраивая хаос. Дикие крики, ослиный вой, куриные крики, большой переполох. Сверху я вижу, как бабуин врывается в мирную тишину, словно маленький дервиш. Мне становится страшно и тревожно. Остаётся надеяться, что люди быстро прогонят его из деревни или поймают до того, как он успеет нанести невообразимый ущерб.

Вечером товарищи возвращаются из города и снова отправляются ловить зверя. Чалил хватает автомат Калашникова.

«Сейчас я пристрелю этого ублюдка», – злобно рычит он.

Спустя несколько часов они снова резвятся на веранде.

В лагере климат немного более сносный, но здесь ещё более одиноко, чем в большом доме в Адене. По крайней мере, там у меня все ещё есть сад. Здесь всего несколько книг, и я скоро