Саперы - Артем Владимирович Драбкин Страница 25

восстанавливать его после каждой бомбежки. Мост высокий, почему-то без зенитного прикрытия. Вот под этим мостом мы и жили. Оставалось нас целыми после непрерывных бомбежек всего 15 человек. На всех — пять винтовок. Над нами постоянно висели немецкие бомбардировщики, мы спали и ели в вырытых щелях. А потом через нас потоком пошли отступающие войска. Последними через мост прошли на левый берег девушки, какая-то женская воинская часть, все в добротном новом обмундировании. Кто такие — мы так и не поняли. И сразу после этого снова налетела немецкая авиация и полностью разрушила мост. Восстановить полотно уже было невозможно. Подъехали танкисты на шести танках, но технику переправить уже не могли, так танки просто потопили, сбросили в Дон. На правом берегу скопилось много транспорта с различным воинским имуществом, и его стали взрывать и поджигать. Мы подошли к нему, нашли там все для себя: новое обмундирование, продукты и даже спирт. Переоделись с ног до головы. По мосту уже даже нельзя было пройти пешему. Можно было только переползти на четвереньках. Некоторые, чересчур «перегруженные», срывались и тонули… Кто-то пытался переправиться через широкий Дон на подручных средствах и вплавь. Мы, остатки саперного взвода, до последнего момента ждали, что нам дадут приказ на отход. Но никто из батальона не присылал к нам связных. Потом появился какой-то старший лейтенант из «драпающих» и приказал нам «занять оборону и держать мост до подхода подкреплений!». И сам ушел вниз, к срезу воды. Мы залегли со своими винтовочками на подступах к мосту, подобрали еще брошенное оружие. За нами уже никого не было. Последний заслон… Подъехали немецкие мотоциклисты, и мы стали по ним стрелять. У немцев были с собой легкие минометы в колясках, они открыли из них по нам огонь. Один из осколков мины попал мне в стопу ноги, но я мог самостоятельно передвигаться. Немцы ретировались. А вскоре появились основные силы. Мы когда увидели, сколько на нас немцев движется, то спешно перебрались по остаткам моста на противоположный берег. Иначе бы нас за минуту смели, как хлебные крошки со стола. И сразу за нами на нашу сторону стали переправляться немцы. Они пошли главной дорогой, а мы свернули на проселок и дошли до какого-то села в низине. Наши силы были на исходе, мы были предельно измотаны. Там, в селе, мы встретили нашего батальонного доктора Васильеву. С ней был ездовой и бричка с медикаментами. Она сказала, что штаб батальона ушел на восток, и возможно, уже рассеялся по степи. Нас обступили местные жители, в основном женщины, и стали уговаривать остаться «в примаках». И даже ездовой сказал нашей докторше, кстати, очень красивой женщине: «Давайте здесь останемся, медикаментов с собой у нас много, прокормимся!» Она в слезы. Тут мы услышали звук мотора. На улицу села вихрем ворвался одиночный мотоциклист. Это был ординарец комбата, его Васильев прислал за своей женой. Он посадил доктора на заднее сиденье мотоцикла и умчался, успев только сказать, что немцы нас окружили, находятся уже впереди нас в двадцати километрах, и больше — ни слова! Мы смотрим на дорогу, а по ней немцы идут нескончаемым потоком. А у нас — только винтовки у некоторых, да и то с десятком патронов на каждую… Все! Конец!.. Нам из этого капкана никак уже не вырваться… Нами овладело отчаяние, шансов — никаких. И тут с земли поднялся Шевченко и сказал: «Кто хочет спастись?! За мной!» И мы втроем, наша «тройка», поднялись и быстрым шагом двинулись в сторону лесопосадок. Остальные бойцы не сдвинулись с места… У них уже не было сил и веры, что мы сможем прорваться…

Судьба тех, кто остался в селе, вам известна?

После войны я пытался узнать, что произошло с нашими товарищами, не решившимися на выход из окружения. Долго искал хоть какую-то информацию о них. Поехал по их адресам, но все напрасно… Кроме одного, из них никто в родные края после войны не вернулся, видимо тогда же, в сорок втором году, все они и погибли. Выяснилось, что вслед за нами по нашему следу пошел на восток только один сапер, Штивельман. Он выжил на фронте, и как я слышал от его родственников, он после войны работал парикмахером в Подмосковье.

Как самим удалось прорваться к своим?

Пошли от села в лесопосадку. И увидели там артиллерийскую часть: кони, орудия, снарядные двуколки. Артиллеристы были полностью деморализованы. Дорога, по которой шли немецкие колонны, была у них как на ладони, но никто и не помышлял открыть огонь по врагу. А снаряды у артиллеристов были… Вдруг они погнали куда-то на лошадях, частично бросив орудия. Мы метались между «передками», но никто не захотел нас взять с собой. Когда артиллеристы умчались, то мы, почти в отчаянии, проклиная все на свете, сели на землю. Что дальше? А потом взяли свои винтовки и побежали… Не было слышно канонады, мы смутно представляли, где сейчас проходит линия фронта. Шли по степи, были дни, что проходили по 50 километров в день. На больших дорогах и в больших селах — кругом немцы! В каком-то колхозе взяли себе брошенных кем-то лошадей без седел. Так я все себе отбил, ходил потом на четвереньках. Одна плащпалатка на троих. На каком-то проселке увидели девушку-военврача. Она плакала — «Меня в полк направили, а полка нет!». Взяли ее с собой, военврач еще долго шла с нами. Мы знали, что надо уходить в направлении на Сальск. Заночевали в каком-то селе. Утром открываем глаза, а везде слышна чужая речь, немцы возле дома в десяти метрах. Мы стремглав бросились бежать. Бежим по какой-то дороге, впереди роща. Оттуда выезжает «катюша» и дает залп прямо по селу. Но нам сначала показалось, что реактивная установка бьет по нам. Это было такое потрясение… Но мы моментально опомнились и побежали к «катюше», которая уже разворачивалась, чтобы уехать. Там лейтенант: «Кто такие? Понятно. Сзади машина со снарядами, она вас подберет!» Но никакой другой машины мы не нашли. И снова шли на восток, прячась от врага, по ночам заходили в села. Сунулись как-то в одно село и сразу нарвались на немцев. Мы кинулись назад в поле, нас искали, но облава быстро закончилась. Идем дальше. Видим: старик-пастух пасет скот. Взгляд злобный. Дед вроде как с немецкой колонии. Шевченко говорит нам на идиш: «Давай какую-то скотину заберем для еды, а деда грохнем прямо здесь». И тут пастух все понял, что сейчас прозвучало. Видать