Саперы - Артем Владимирович Драбкин Страница 24

кого хотели шлепнуть?! Вам все крови мало?!» Потом всех выгнал, позвал старшину и приказал меня одеть во все новое, накормить и напоить и на бричке отвезти в мой батальон. Кучеренко черкнул сопроводительное письмо на листе бумаге. Когда после войны я встретил Кучеренко в Кишиневе (он руководил Межколхозстроем), то мы вспоминали этот случай с горькой улыбкой. Так я снова оказался вместе с товарищами. Мы продолжали отходить на восток, снова рыли противотанковые рвы на указанных рубежах. Строили оборону под Донецком. Здесь я подружился с двумя людьми, ставшими мне верными товарищами на всю жизнь. Первый — Андрей Шевченко, из села Дивизии Измаильского района, знавший идиш, поскольку в свое время учился на портного у еврея в Констанце. Второй — Арон Авербух, еврей-«бессарабец» из Оргеевского района. Я работал в паре с Шевченко, а напарником у Авербуха был молдаванин Чумак. Работали мы на износ, на пределе своих физических возможностей. За ударную работу можно было получить от политрука лишний кусок хлеба. Здесь наш саперный батальон пополнили шахтерами, людьми средних лет. Появилось в батальоне какое-то оружие, по несколько винтовок-трехлинеек на взвод. Мы отошли в Сталино, потом откатились дальше. Мы уже были полностью оборваны, начались холода, а у многих даже шинелей не было. Продовольственное снабжение батальона фактически полностью прекратилось, мы ели от случая к случаю, только когда местные жители делились с нами едой. Они же давали нам какие-то теплые вещи. Но не всегда местные жители «встречали нас с распростертыми объятиями», зачастую нам были не рады. Представьте себе картину. Заходит в станицу под Новочеркасском толпа оборванных, голодных отступающих солдат-саперов. На весь батальон всего штук пятьдесят винтовок. На улице мороз 20 градусов с ветром, а казаки отказываются нас пускать в дома. Мой друг Шевченко просто передергивает затвор винтовки и говорит: «В дом не пустите — всех постреляем!»… После того как наши отбили ненадолго Ростов, саперную бригаду перебросили под Таганрог, и здесь произошла окончательная формировка 28-го отдельного саперного батальона, состоявшего из донецких шахтеров и бессарабских евреев. Началась распутица, грязь по колено, подвоза к передовой — никакого. Мы заняли старую немецкую землянку с печкой-«буржуйкой» посередине на свой взвод, на 30 человек, и фактически помирали с голоду. Нам с самолетов У-2 сбрасывали черный хлеб в мешках, так мы этот хлеб делили по маленькому кусочку на брата. Это были такие крохи, что я просто клал этот кусочек в нагрудный карман гимнастерки, и не ел хлеб (там есть было нечего), а нюхал… Особенно страдали от голода бывшие шахтеры, привыкшие до войны после тяжелой работы в забое нормально питаться. Они быстро опухали от голода, и их отправляли в тыл. Немцы при отступлении отравили запасы пшеницы, но многие из-за голода ели это зерно и травились до смерти. Мы, трое друзей — Авербух, Шевченко, Шоп (нас в батальоне так всегда и называли — «тройка», даже если мы были вдвоем) — наловчились шомполами выискивать и выковыривать из-под снега старую кукурузу в поле. Ночью толкли по очереди эту кукурузу в каске и варили. Только это и спасло. А потом нам повезло. Нашли скотный двор, сожженный немцами при отступлении. Там лежали под землей гниющие обугленные куски от тел животных, спаленных вместе с сараем, так сказать «окорок». Так мы стали это мясо кушать. Наш врач, жена командира батальона Марья Петровна Васильева, пыталась нам объяснить, что мы помрем от болезней, если будем кушать эту «жареную падаль», но куда там. Дошло до того, что возле этих сараев выставили посты, запрещавшие приближаться к «нашему пищеблоку». Совсем не было соли. Но вдруг выдали сахар. Решили его обменять на соль, без которой было совсем невмоготу. Кинули жребий — кому идти за солью. Выпало мне. До ближайшего села — 12 километров. Все село обошел — ни у кого соли нет. Осталась последняя изба, именно там у пожилой крестьянки нашлось немного соли в обмен на довольно большое количество сахара. Я принес эту соль в нашу землянку. Ребята брали по щепотке. Шахтеры и «молдаване» — одна фронтовая семья… У нас во взводе было много бывших жителей Оргеева и Калараша. Со мной вместе во взводе были Штивельман, Хаймович Даня, Тойберман, Володя Шестопалов, Изя Вишкауцан, Гриша Крейзель, два брата Гальпериных, бывший пианист Патлажан. И все они, кроме Штивельмана, погибли на этой проклятой войне.

Я ненадолго прерву ваш рассказ. Меня интересует следующий вопрос. Почему вас и ваших товарищей оставили в действующей армии? Ведь еще осенью 1941 года, если я не ошибаюсь, вышел приказ Сталина, предписывавший немедленно убрать всех «бессарабцев» и бывших подданных «боярской Румынии» с передовой. Вместе с «западниками», как не заслуживающих доверия. Я за последний год встречался с пятью «западниками», угодившими под этот приказ, и потом, всеми правдами и неправдами попавшими обратно на передовую в качестве добровольцев. И насколько я знаю, под этот приказ «зачистили» даже многих «советских молдаван» и отправили вместе с «румынами» в тыл, в трудовую армию. Только вроде уроженцев Тирасполя не тронули. А как вам удалось остаться на фронте?

Осенью 1941 года о нашем батальоне, наверное, просто «забыли», и серьезной чистки не было, да и после дезертирства большинства украинцев и молдаван во время летнего отступления наш саперный батальон сохранил только свой еврейский и русский «бессарабский» костяк. Может, поэтому и не тронули? Может, «особисты» видели, что мы евреи, знали, что к немцам не перебежим, и смотрели в «нашем случае» на этот приказ «сквозь пальцы»? Кто знает… Этот запретный приказ распространялся, как мне кажется, только на стрелковые и танковые части и действовал, строго соблюдался только до начала 1944 года. Но оставляли на передовой не только тираспольцев, но и оргеевцев, и бендерских. Например, Шабса Машкауцан получил Героя Советского Союза будучи наводчиком орудия, а он — оргеевский. Но недоверие к румынам имело место, и уже в конце 1942 года, когда повторно «шерстили» армейские ряды в поисках «западников» (я тогда уже служил в минно-горной саперно-инженерной бригаде), мне пришлось побывать на «отборочной комиссии». И только благодаря заступничеству и поручительству комбата и «писарским махинациям» в красноармейской книжке в графе — «Место рождения» — мне удалось остаться в своей части на фронте, вместо того чтобы в составе «румынского стройбата» оказаться на Урале. Чуть позже я вам расскажу подробно, как проходила эта комиссия.

Что происходило с вашим батальоном после завершения весеннего наступления под Таганрогом?

Мы снова отошли к Ростову. Нашему взводу было поручено «обслуживать» Аксайский мост, то есть