Прорыв Линии Маннергейма - Артем Владимирович Драбкин Страница 21

которые были значительно тяжелее бетонобойных, полетели в сторону противника на прицельных установках для бетонобойных. Не долетев примерно 600 метров до цели, они ударили по расположению командного пункта нашего дивизиона. В землянке КП вылетели двери, посыпалась земля, на расстоянии 25–50 метров от КП образовались две огромные воронки, но человеческих жертв не было. Гринев сначала отказывался, пытался свалить вину на финнов, но потом был вынужден признаться, за что получил выговор и вынужден был проложить свою отдельную линию связи с НП на свои оп.

Обстрел бетонобойными снарядами этой якобы железобетонной точки показал, что это был сильно укрепленный дзот противника, обложенный сверху валунами.

На нашем участке фронта наступление стрелковых частей было остановлено более чем на месяц. Во время февральского наступления 90-я сд также не смогла прорвать оборону противника. Было три попытки, но ничего не вышло. Пехота несла потери, танки на том участке были даже не танки, а танкетки, и толку от них было мало. Так что мы были на наших оп вплоть до 16 февраля 1940 года. Мы, разведчики, все время вели тщательную разведку огневых точек противника. Дальнейший ход боевых действий показал, что в полосе наступления 90-й сд действительно не было бетонных дотов, были только сильно укрепленные дзоты, окопы полного профиля с оборудованными невидимыми площадками для пулеметов, которые всякий раз оживали, когда начиналось наступление наших частей. Многократные попытки наших частей прорвать оборону ни к чему не привели, несмотря на сильнейшую артподготовку перед началом наступления. Всякий раз наступающие подразделения отходили на исходные рубежи, оставляя на поле боя много раненых и убитых. Так было вплоть до 11 февраля, когда 123-я сд слева от нас прорвала линию Маннергейма, началось медленное продвижение вперед к Выборгу.

Противник все время вел прицельный минометный обстрел по нашим наблюдательным пунктам и оп, расположенным вблизи переднего края обороны противника. Потери пехоты от таких обстрелов были велики, и в основном из-за того, что наша пехота плохо окапывалась, не углублялась в грунт. Укрытия пехоты были такие: из бревен делался сруб высотой примерно метр, сверху – накат из бревен десять сантиметров толщиной. И как только начинался обстрел, пехота туда набивалась, как селедки в бочку. Вот один раз так и случилось: начался обстрел, все кто куда. Я категорически запрещал своим разведчикам в эти срубы лезть, мы все попрятались по воронкам. А пехота все в срубы лезет. В один такой сруб набилось человек 20. У финнов служба артразведки и наблюдения была поставлена хорошо, они все видели, где и что у нас происходит. И мина прямо в середину этого сруба. И все. Все укрытие было разбито, все погибли. Короче говоря, было мясо. Так что пехота 90-й сд сама виновата, что такие потери были.

В середине января 1940 года мы заметили, что противник начал обстреливать наши позиции не только минометами, но и тяжелой артиллерией. Была поставлена задача разведать эту батарею. Но эта задача была очень сложной. Густолесистая местность не позволяла определить расположение тяжелой батареи противника (не менее 155-мм калибра). Подразделения звуковой разведки давали направление расположения батареи, да и то с большой погрешностью, а о точности определения дальности до стрелявшей финской батареи и говорить было нечего.

Штаб артиллерии 19-го ск принял решение: на привязном аэростате подняться разведчику артиллеристу, попытаться обнаружить эту батарею и с аэростата корректировать огонь нашей батареи хотя бы на подавление, если не на уничтожение. Эту задачу командир 4-го дивизиона поставил мне.

Батарея противника вела огонь по нашим наблюдательным пунктам и близлежащим позициям артиллерии и минометов, как правило, в период с 10 до 12 часов ежедневно. И вот был выбран ясный морозный день со слабым ветром с направлением в расположение наших войск (на случай, если привязной аэростат оторвется). Таким днем оказался день 30 января 1940 года. В назначенное время я, захватив с собой таблицы стрельбы и точную, крупномасштабную, свежеизданную топографическую карту местности и взяв с собой двух радиотелефонистов, отправился на позицию привязного аэростата. Позиция эта была примерно в 500–600 метрах от наблюдательных пунктов наших войск. По прибытии на позицию аэростата мы установили связь со штабом нашего дивизиона и огневой позицией 12-й батареи. После этого командир аэростатного взвода сообщил, что аэростат к подъему готов, и объяснил мне, как нужно действовать, если вдруг аэростат оторвется и полетит в свободном полете (как постепенно стравить газ, чтобы аэростат совершил плавную посадку). Аэростат этот был из какого-то отдельного воздухоплавательного отряда 19-го ск, я их не знал.

Аэростат был закреплен тросом к лебедке, а лебедка крепилась к площадке кузова грузовика и приводилась в действие вручную. Длина троса позволяла подняться на 1000 метров. Аэростат был маленький и способен поднять не более двух человек, с собой в корзину я взял радиотелефониста Жбанкина, который до этого был моряком и не боялся качки. От радиосвязи пришлось отказаться, так как по опыту мы знали, что противник мгновенно засекал наши радиопереговоры и незамедлительно открывал огонь из минометов и артиллерии по запеленгованным нашим точкам. Надежная телефонная связь была установлена между корзиной аэростата и машиной, где была закреплена лебедка, и далее между штабом дивизиона и огневой позицией 12-й батареи.

Нас подняли на высоту 600 метров, была небольшая болтанка, видимость была отличная, и мне сообщили, что батарея противника ведет огонь. Я усилил наблюдение в бинокль. Четко просматривались полотно железной дороги и строения железнодорожной станции Лейпясуо. По карте я определил направление стрельбы для нашей 12-й батареи и передал его на огневые позиции батареи. Оказалось, что диапазона работы поворотного механизма 203-мм орудий 12-й батареи недостаточно и необходимо было менять положение лафетов орудий, а для этого требовалось 20 минут времени. Поэтому командир дивизиона принял решение: для стрельбы подготовить одно орудие и огонь вести одним орудием.

Наблюдая за местностью, я вдруг заметил две вспышки огня и дымок от двух орудий противника и быстро нанес их на карту. Позиция орудий противника находилась в лесу ближе станции Лейпясуо примерно на 1,5 километра вдоль железной дороги на Выборг и правее железной дороги на примерно 200–300 метров (это были орудия 4-й батареи 2-го артдивизиона 5-го финского артполка. – Прим. Б. Иринчеев).

Пока готовили наше орудие к стрельбе, я по карте подготовил данные для стрельбы фугасными снарядами с введением всех поправок для стрельбы, которые значились в таблице, и передал их на огневые позиции. Когда все было готово, я доложил командиру дивизиона капитану С.С. Мальцеву и от него получил разрешение на открытие огня.

Передав команду