Героические страницы России. Хрестоматия для внеклассного чтения. 5-9 классы - Хрестоматия Страница 33

Через полтора часа они дошли до батальона. Школенко отрапортовал и, выслушав благодарность капитана, отошёл на пять шагов и ничком лёг на землю.

Усталость сразу навалилась на него. Открытыми глазами он смотрел на травинки, росшие около, и казалось странным, что всё это было и кончилось, а он вот живёт, и кругом растёт трава, и всё кругом такое же, как было утром.

Солнце закатывается за степью, оно красное и пыльное, и мгновенная южная темнота начинает ползти со всех сторон.

Школенко долго смотрит кругом на вечернюю степь, и на лице его появляется горькое выражение.

– Что смотрите? – спрашиваю я.

– Смотрю, куда докатил он нас, – далеко он нас допятил.

Но когда-то ведь и слово «Бородино» знали только в Можайском уезде, оно было уездным словом. А потом за один день стало всенародным…

Свеча

История, которую я хочу рассказать, произошла 19 октября сорок четвёртого года.

К этому времени Белград был уже взят, в руках у немцев оставался только мост через реку Саву и маленький клочок земли перед ним на этом берегу.

На рассвете пять красноармейцев решили незаметно пробраться к мосту. Путь их лежал через маленький полукруглый скверик, в котором стояло несколько сгоревших танков и бронемашин, наших и немецких, и не было ни одного целого дерева, торчали только расщеплённые стволы, словно обломанные чьей-то грубой рукой на высоте человеческого роста.

Посреди сквера красноармейцев застиг получасовой минный налёт с того берега. Полчаса они пролежали под огнём, и наконец, когда немножко затихло, двое легкораненых уползли назад, таща на себе двух тяжелораненых. Пятый – мёртвый – остался лежать в сквере.

Я ничего не знаю о нём, кроме того, что по ротным спискам его фамилия была Чекулев и что он погиб девятнадцатого числа утром в Белграде, на берегу реки Савы.

Должно быть, немцы были встревожены попыткой красноармейцев незаметно пробраться к мосту, потому что весь день после этого они с маленькими перерывами стреляли из миномётов по скверу и по прилегавшей к нему улице.

Командир роты, которому было приказано завтра перед рассветом повторить попытку пробраться к мосту, сказал, что за телом Чекулева можно пока не ходить, что его похоронят потом, когда мост будет взят.

А немцы всё стреляли – и днём, и на закате, и в сумерках.

Около самого сквера, поодаль от остальных домов, торчали каменные развалины дома, по которым даже трудно было определить, что из себя представлял этот дом раньше. Его настолько сровняло с землёй в первые же дни, что никому бы не пришло в голову, что здесь ещё может кто-нибудь жить.

А между тем под развалинами, в подвале, куда вела чёрная, наполовину заваленная кирпичами дыра, жила старуха Мария Джокич. У неё раньше была комната на втором этаже, оставшаяся после покойного мужа, мостового сторожа. Когда разбило второй этаж, она перебралась в комнату первого этажа. Когда разбило первый этаж, она перешла в подвал.

Девятнадцатого был уже четвёртый день, как она сидела в подвале. Утром она прекрасно видела, как в сквер, отделённый от неё только искалеченной железной решёткой, проползли пять русских солдат. Она видела, как по ним стали стрелять немцы, как кругом разорвалось много мин. Она даже наполовину высунулась из своего подвала и только хотела крикнуть русским, чтобы они ползли к подвалу, потому что она была уверена, что там, где она живёт, безопаснее, как в эту минуту одна мина разорвалась около развалины, и старуха, оглушённая, свалилась вниз, больно ударилась головой о стену и потеряла сознание.

Когда она очнулась и снова выглянула, то увидела, что из всех русских в сквере остался только один. Он лежал на боку, откинув руку, а другую положив под голову, словно хотел поудобнее устроиться спать. Она окликнула его несколько раз, но он ничего не ответил. И она поняла, что он убит.

Немцы иногда стреляли, и в скверике продолжали взрываться мины, поднимая чёрные столбы земли и срезая осколками последние ветки с деревьев. Убитый русский одиноко лежал, подложив мёртвую руку под голову, в голом скверике, где вокруг него валялось только изуродованное железо и мёртвое дерево.

Старуха Джокич долго смотрела на убитого и думала. Если бы хоть одно живое существо было рядом, то она, наверное, рассказала бы ему о своих мыслях, но рядом никого не было. Даже кошка, четыре дня жившая с ней в подвале, была убита при последнем взрыве осколками кирпича. Старуха долго думала, потом, порывшись в своём единственном узле, вытащила оттуда что-то, спрятала под чёрный вдовий платок и неторопливо вылезла из подвала.

Она не умела ни ползать, ни перебегать, она просто пошла своим медленным старушечьим шагом к скверу. Когда на пути ей встретился кусок решётки, оставшейся целой, она не стала перелезать через неё, она была слишком стара для этого. Она медленно пошла вдоль решётки, обогнула её и вышла в сквер.

Немцы продолжали стрелять по скверу из миномётов, но ни одна мина не упала близко от старухи.

Она прошла через сквер и дошла до того места, где лежал убитый русский красноармеец. Она с трудом перевернула его лицом вверх и увидела, что лицо у него молодое и очень бледное. Она пригладила его волосы, с трудом сложила на груди его руки и села рядом с ним на землю.

Немцы продолжали стрелять, но все их мины по-прежнему падали далеко от неё.

Так она сидела рядом с ним, может быть, час, а может быть, два и молчала.

Было холодно и тихо, очень тихо, за исключением тех секунд, в которые рвались мины.

Наконец старуха поднялась и, отойдя от мёртвого, сделала несколько шагов по скверу. Вскоре она нашла то, что искала: это была большая воронка от тяжёлого снаряда, уже начавшая наполняться водой.

Опустившись к воронке на колени, старуха стала горстями выплёскивать со дна накопившуюся там воду. Несколько раз она отдыхала и снова принималась за это. Когда в воронке не осталось больше воды, старуха вернулась к мёртвому русскому. Она взяла его под мышки и потащила.

Тащить нужно было всего десять шагов, но она была стара и три раза за это время садилась и отдыхала. Наконец она дотащила его до воронки и стянула вниз. Сделав это, она почувствовала