Героические страницы России. Хрестоматия для внеклассного чтения. 5-9 классы - Хрестоматия Страница 34

А немцы всё стреляли, и по-прежнему их мины рвались далеко от неё.

Отдохнув, она поднялась и, став на колени, перекрестила мёртвого русского и поцеловала его в губы и в лоб.

Потом она стала потихоньку заваливать его землёй, которой было очень много по краям воронки. Скоро она засыпала его так, что из-под земли ничего не было видно. Но это показалось ей недостаточным. Она хотела сделать настоящую могилу и, снова отдохнув, начала подгребать землю. Через несколько часов она горстями насыпала над мёртвым маленький холмик.

Уже вечерело. А немцы всё стреляли.

Насыпав холмик, она развернула свой чёрный вдовий платок и достала большую восковую свечу, одну из двух венчальных свечей, сорок пять лет хранившихся у неё со дня свадьбы.

Порывшись в кармане платья, она достала спички, воткнула свечу в изголовье могилы и зажгла её. Свеча легко загорелась. Ночь была тихая, и пламя поднималось прямо вверх. Она зажгла свечу и продолжала сидеть рядом с могилой, всё в той же неподвижной позе, сложив руки под платком на коленях.

Когда мины рвались далеко, пламя свечи только колыхалось, но несколько раз, когда они разрывались ближе, свеча гасла, а один раз даже упала. Старуха Джокич каждый раз молча вынимала спички и опять зажигала свечу.

Близилось утро. Свеча догорела до середины. Старуха, пошарив вокруг себя на земле, нашла кусок перегоревшего кровельного железа и, с трудом согнув его старческими руками, воткнула в землю так, чтобы он прикрывал свечу, если начнётся ветер. Сделав это, старуха поднялась и такой же неторопливой походкой, какой она пришла сюда, снова пересекла скверик, обошла оставшийся целым кусок решётки и вернулась в подвал.

Перед рассветом рота, в которой служил погибший красноармеец Чекулев, под сильным миномётным огнём прошла через сквер и заняла мост.

Через час или два совсем рассвело. Вслед за пехотинцами на тот берег переходили наши танки. Бой шёл там, и никто больше не стрелял из миномётов по скверу.

Командир роты, вспомнив о погибшем вчера Чекулеве, приказал найти его и похоронить в одной братской могиле с теми, кто погиб сегодня утром.

Тело Чекулева искали долго и напрасно. Вдруг кто-то из искавших бойцов остановился на краю сквера и, удивлённо вскрикнув, начал звать остальных. К нему подошло ещё несколько человек.

– Смотрите, – сказал красноармеец.

И все посмотрели туда, куда он показывал.

Около разбитой ограды сквера, над засыпанной землёй воронкой от снаряда высился маленький холмик. В головах его был воткнут полукруг горелого железа. Прикрытая им от ветра, внутри тихо догорала свеча. Огарок уже оплывал, но маленький огонёк всё ещё трепетал, не угасая.

Все подошедшие к могиле почти разом сняли шапки. Они стояли кругом молча и смотрели на догоравшую свечу, поражённые чувством, которое мешает сразу заговорить.

Именно в эту минуту, не замеченная ими раньше, в сквере появилась высокая старуха в чёрном вдовьем платке. Молча, тихими шагами она прошла мимо красноармейцев, молча опустилась на колени у холмика, достала из-под платка восковую свечу, точно такую же, как та, огарок которой горел на могиле, и, подняв огарок, зажгла от него новую свечу и воткнула её в землю на прежнем месте. Потом она стала подниматься с колен. Это ей удалось не сразу, и красноармеец, стоявший ближе всех к ней, помог ей подняться.

Даже и сейчас она ничего не сказала. Только, посмотрев на стоявших с обнажёнными головами красноармейцев, поклонилась им и, строго одёрнув концы чёрного платка, не глядя ни на свечу, ни на них, повернулась и пошла обратно.

Красноармейцы проводили её взглядами и, тихо переговариваясь, словно боясь нарушить тишину, пошли в другую сторону, к мосту через реку Саву, за которой шёл бой, – догонять свою роту.

А на могильном холме, среди чёрной от пороха земли, изуродованного железа и мёртвого дерева, горело последнее вдовье достояние – венчальная свеча, поставленная югославской матерью на могиле русского сына.

И огонь её не гас и казался вечным, как вечны материнские слёзы и сыновнее мужество.

С. В. Михалков

Три товарища

Жили три друга-товарища

В маленьком городе Эн.

Были три друга-товарища

Взяты фашистами в плен.

Стали допрашивать первого.

Долго пытали его —

Умер товарищ замученный

И не сказал ничего.

Стали второго допрашивать,

Пыток не вынес второй —

Умер, ни слова не вымолвив,

Как настоящий герой.

Третий товарищ не вытерпел,

Третий – язык развязал:

«Не о чём нам разговаривать!» —

Он перед смертью сказал.

Их закопали за городом,

Возле разрушенных стен.

Вот как погибли товарищи

В маленьком городе Эн.

Детский ботинок

Занесённый в графу

С аккуратностью чисто немецкой,

Он на складе лежал

Среди обуви взрослой и детской.

Его номер по книге:

«Три тысячи двести девятый».

«Обувь детская. Ношена.

Правый ботинок. С заплатой…»

Кто чинил его? Где?

В Мелитополе? В Кракове? В Вене?

Кто носил его? Владек?

Или русская девочка Женя?..

Как попал он сюда, в этот склад,

В этот список проклятый,

Под порядковый номер

«Три тысячи двести девятый»?

Неужели другой не нашлось

В целом мире дороги,

Кроме той, по которой

Пришли эти детские ноги

В это страшное место,

Где вешали, жгли и пытали,

А потом хладнокровно

Одежду убитых считали?

Здесь на всех языках

О спасенье пытались молиться:

Чехи, греки, евреи,

Французы, австрийцы, бельгийцы.

Здесь впитала земля

Запах тлена и пролитой крови

Сотен тысяч людей

Разных наций и разных сословий…

Час расплаты пришёл!

Палачей и убийц – на колени!

Суд народов идёт

По кровавым следам преступлений.

Среди сотен улик —

Этот детский ботинок с заплатой.

Снятый Гитлером с жертвы

Три тысячи двести девятой.

После Победы

Спать легли однажды дети —

Окна все затемнены.

А проснулись на рассвете —