Убийства единорога - Джон Диксон Карр Страница 24

Внутреннее убранство замка Шато-де-л’Иль было скромным, за исключением резного декора в верхней и нижней зале и на лестнице. Жилыми являлись только два из трех этажей. Третий этаж, ранее отводившийся слугам (туда вела отдельная лестница), был заперт. Двери в башни тоже стояли под замком. Широкая галерея на втором этаже, где нас разместили, похожая на залу внизу, уходила вглубь замка. Посредине ее пересекала под прямым углом поперечная галерея, ответвляющаяся в обоих направлениях и разделяющая четыре группы комнат.

ПЛАН ВТОРОГО ЭТАЖА Шато-де-л’Иль

Д’Андрие объяснил, что здесь нет и никогда не было ни потайных ходов, ни секретных комнат, скрывающихся за сдвижными панелями, столь любимых блистательными злодеями, вроде Гизов и Медичи. Генрих IV никогда не держал здесь любовниц, а Ришелье никого не бросал в темницу. Мне это показалось скорее упущением, но д’Андрие был категоричен. Хотя замок возвели в середине XVI века, он долгое время находился в запустении (возможно, из-за непригодности к темным делишкам), пока не был реконструирован в имперском стиле первым графом д’Андрие, получившим свой титул от Наполеона Бонапарта.

Память о роде, который здесь угасал, хранила только наводящая на мысль о готических соборах лепнина в галереях да резьба лестницы. Лестница эта, начинавшаяся в задней части холла, действовала на меня угнетающе: очень широкая, сработанная из мореного дуба и украшенная горгульями, она казалась подавляюще тяжеловесной. Марш из десяти ступеней заканчивался площадкой, где лестница поворачивала налево под прямым углом и поднималась еще на десять ступенек до второго этажа. Стену на лестничной площадке украшал огромный гобелен, выцветший до такой степени, что красные, черные и зеленые тона почти слились в неопределенный коричневый, хотя на этом вытканном бог весть когда полотне все еще угадывались странные всплески цвета, различаемые под особым углом. На нем по-прежнему проступали смутные фигуры и лица, едва заметные, словно нанесенные через трафарет. О сюжете можно было только гадать, но, судя по тому, чтó я вычленил из бурого хаоса, гобелен, по-видимому, изображал охоту на дикого кабана или что-то подобное. Всякий раз, как я проходил мимо, он вызывал у меня неприятное ощущение.

Комната, в которую меня поселили, находилась в передней части галереи на втором этаже, из окон ее открывался вид на дамбу. Плотные зеленоватые портьеры распространяли дух пыльной затхлости. В мраморном, отчаянно чадящем камине, полку которого украшал бронзовый бюст первого консула Французской республики, горел огонь, а пара не ведающих электричества ламп с белыми сферическими плафонами из стекла разливала призрачное сияние. Правда, в конце галереи я обнаружил ванную комнату современного образца, и вскоре сухая одежда изменила к лучшему мой внешний облик.

Теперь, я полагал, настала пора спускаться вниз. Приближалась развязка. К этому времени Гаске, должно быть, уже заперся внизу с Г. М. и Рамсденом. Развязка ли? Что-то сомнительно. Это было бы слишком просто, настолько легко, что я занервничал. Предположим, Гаске знает свое дело. Но ему, пришло мне в голову, стоило бы что-то предпринять, прежде чем Фламан подготовит контрудар. Между тем в доме было очень тихо, если не считать шума дождя и угрюмого гула несущейся внизу реки. Теперь к ним примешивался, как мне показалось, глухой стук, природу которого я не мог объяснить.

Но что же Г. М.? Что собирается делать он? Поворчит и удалится со сцены, признав поражение, когда Гаске изобличит Фламана? Я не мог себе такого представить, но Г. М., похоже, пальцем о палец не ударил. Прежде всего, была упущена одна очевидная мера предосторожности. Что, если Фламан решит сбежать? И тем не менее Гаске с улыбкой оставил ему свободу передвижения по дому…

Но что, черт возьми, это за шум? Я открыл дверь и выглянул наружу. В галерее было пустынно и так тихо, что мне показалось, будто я слышу где-то цокот пишущей машинки. Вдоль обеих сторон каменной галереи, довольно хорошо освещенной, тянулись ряды дверей, уходящие к поперечной галерее, а затем к лестнице в дальнем конце. Настороживший меня шум доносился не оттуда.

Я подошел к окну, повернул задвижку и раздвинул створки, защищаясь от потоков дождя. Занавеси вздулись, сквозняк захлопнул дверь в галерею, заставив меня вздрогнуть. Света, льющегося из нижних окон, хватило, чтобы я разглядел неожиданную картину.

Дамба была разрушена до середины, так что обнажились деревянные сваи, скрывавшиеся под камнем. Бурливая вода закручивалась в белые воронки, выносящие наверх темные бревна, которые с грохотом сшибались, образуя затор, прежде чем течение уносило их дальше. Некоторые задерживал прибрежный ивняк. Оказавшись на пути бешено мчащегося потока, они поднимались и обрушивались на наш остров.

Я закрыл окно, однако продолжал смотреть сквозь него. Теперь, когда река отрезала единственный путь в замок, мы оказались заперты в одних стенах с Фламаном. Гаске мог торжествовать. От берега нас отделяло шестьдесят ярдов яростной воды, и сыщику не составляло труда удерживать в замке своего врага. Но вот что странно: последним дамбу пересек припозднившийся Гаске.

И все же, если он знал, кто из нас Фламан, зачем ему понадобилось разрушать дамбу? Положим, он заманил преступника в ловушку, но для чего прерывать сообщение с внешним миром?

Стук в дверь заставил меня резко обернуться. Это была Эвелин, переодевшаяся для ужина в белое вечернее платье с оборками. Еще более обворожительная, чем всегда, с этой своей золотистой кожей и ясными глазами, в которых плясали черти. Она с забавной важностью присела в реверансе.

– Mein Herr, поферьте, мне не пришлось пы наряшаться в пух и прах, если пы не моя потрука Эльса, – проговорила она, пародируя немецкий выговор. – М-да… Уж она позаботилась, чтобы у всех мужчин округлились глаза, а потому мне тоже потребовалось предпринять кое-какие меры. И что у нее за фигура! Конечно, если вам нравятся формы, пышные, как надувные подушки…

На самом деле такие формы мне нравились. Проблема заключалась в том, как сообщить Эвелин, что и она не обижена природой, и в то же время найти выражение, более подходящее для vers passionnel[24], чем «надувная подушка».

– Она поведала мне, – продолжила Эвелин, – историю своей жизни. У нее неважный английский, а французский еще хуже, но я немного знаю немецкий и поняла все. Ей скорее нравится, чем претит, идея остаться здесь. Видишь ли, она ужасно боится своего мужа.

– Боится Миддлтона? Почему?

– Нет-нет. Совсем не Миддлтона. Официально он пока ей не муж. Она боится своего законного супруга, третьего по