Убийства единорога - Джон Диксон Карр Страница 23

– Нет-нет, сынок. Я не имею в виду паспорт на имя Харви Драммонда, если он у тебя есть. Я имею в виду настоящее удостоверение личности. Ведь ты Гаске, не так ли?

Он произнес это без нажима, с такой небрежностью, что какую-то секунду большинство из нас не осознавало, что он сказал, или думало, что шокирующее предположение случайно сорвалось у него с языка. Затем смысл его слов дошел до нашего сознания, врезался в него, как кулак в лицо. Хейворд вскочил, чертыхаясь, и повернулся, чтобы лучше видеть происходящее.

– Знаю, знаю… Приношу прощения, что забежал вперед, – продолжил Г. М., снова поведя носом и разглядывая свои пальцы. – Боюсь, я сорвал ваше драматическое откровение. Но черт возьми, старина, разве вы не видите, что я был вынуждаем к тому обстоятельствами? Этот злосчастный случай, который свел нас с Драммондом на дороге, и вдобавок то, что Кен свалял дурака, сыграл самого замечательного идиота, какого когда-либо видела сцена… Возникла такая путаница, что мы продолжим слепо плутать в лабиринте, если оставим все как есть. Честно говоря, я думаю, вам лучше признаться. Это будет самый простой способ добиться цели, которую вы преследуете. Вам так не кажется?

Одно мгновение лже-Драммонд стоял неподвижно. Затем он достал трубку и кисет; голова его была опущена, пока он большим пальцем набивал табак и мы не видели его лица. Когда же он поднял глаза, лицо его не претерпело никаких изменений, разве что теперь оно светилось умом. И голос не изменился, только приобрел более глубокое и насмешливое звучание. Но это полностью поменяло весь облик.

– Поздравляю вас, – произнес он таким голосом, что несколько человек вздрогнули. Он чиркнул спичкой. – А также проклинаю вашу проницательность. Нет, мой план не нарушен. Все, на что я рассчитывал, – это попасть на борт самолета инкогнито. Как вы говорите, мне следовало бы раскрыть свою личность…

Опомнившийся Рамсден издал какой-то сдавленный звук. Лже-Драммонд предупредил его расспросы.

– Да, я Гаске, – заявил он, после чего спокойно раскурил свою трубку, и его насмешливый взгляд скользнул по нам. – Если бы Драммонд следовал моим инструкциям и сидел в Париже подальше от посторонних глаз, пока я занимаю его место, думаю, недоразумений не возникло бы. Полагаю, мсье Фламан так до самого конца и не дознался бы, кто я такой. Но теперь… – И он пожал своими массивными плечами.

– Что теперь? – переспросил д’Андрие.

– Это не имеет значения. Он знает, кто я… Ну а я знаю, кто он.

Один из нас присвистнул. Фаулер нетерпеливо шагнул вперед:

– Вы хотите сказать, что выследили Фламана и он здесь? Боже мой, сэр, кто это? Вам известно, что это значит?

– Известно ли мне, что это значит? – свирепо переспросил его собеседник, и его глаза подернулись пеленой застилающей взгляд ярости. – Вы спрашиваете, известно ли мне, что это значит? Это значит, что проклятый фигляр-убийца в последний раз выставил Гаске дураком. Это означает триумф. Это означает… – Он прищелкнул пальцами. Его ухмылка излучала дьявольское самодовольство, и теперь в его лице сквозила жесткость, самоуверенность и ум. Даже закашлявшись из-за серных спичек, которые он одолжил у Г. М., чтобы снова раскурить свою трубку, этот человек не выглядел нелепо.

– Ха! Да… Вы уж простите меня, джентльмены, за излишнюю ажитацию. Но если благодарная республика решит наградить меня Большим крестом ордена Почетного легиона…

– Конечно, конечно, – сказал Г. М. – Но давайте сначала проясним пару вопросов. Я никогда раньше не имел удовольствия встречаться с вами. Стало быть, вы в очередной раз явили миру свое знаменитое искусство маскировки? Если это так, я должен аплодировать. Вы очень точно скопировали Харви Драммонда.

– Вот именно. Но к сожалению, должен признать, что я не так уж далеко продвинулся в этом искусстве. Усы вот только наклеил. Я занял место Драммонда, потому что от природы очень похож на него. И отсюда моя идея…

– Идея?

Гаске задумался.

– Погоня почти закончилась. А потому я волен кое-что вам открыть. Скажем, когда мы приведем себя в порядок и устроимся поудобнее, я достану из своего портфеля кое-какие бумаги. Как вам такой план?

– Но как же Фламан?! – воскликнул Фаулер, и мастер перевоплощений повернулся к нему.

– Фламан, друг мой, – произнес он, – некоторое время будет вариться в собственном соку. Пусть подождет, пока я доставлю себе удовольствие, разоблачив его. На сей раз ему не отвертеться. Я не хочу показаться мстительным. Я просто практичен. Мои люди, как вы сказали, скоро будут здесь. И мы заполучим арестанта, которого они доставят в Париж, но всему свое время. А пока, – он снова щелкнул пальцами, и его улыбка стала еще шире, – я надеюсь, что это вынужденное ожидание окажется приятным для вас, мсье Фламан… Теперь остается только спросить сэра Генри, как он меня вычислил. Я вот никогда бы не обратил на вас внимания, если бы не слышал, как вы, подходя к самолету, выкрикнули свое имя.

– Есть только одна маленькая формальность, мсье Гаске, – напомнил д’Андрие, нахмурившись, – которую нам все-таки остается выполнить…

– Да?

– Ваше удостоверение личности. Возможно, мы излишне любопытны, но не могли бы вы представить какие-нибудь доказательства?..

– Ага, мои верительные грамоты! Безусловно. Но пока я не намерен удовлетворять всеобщее любопытство. И сделаю исключение только для двух наиболее заинтересованных джентльменов. – Мрачно улыбнувшись, он посмотрел на Рамсдена и Г. М. – Мне нужно им кое-что сказать. Я удостоверю свою личность и сделаю даже больше того. Если вы, джентльмены, соблаговолите встретиться со мной в этой комнате через пятнадцать минут, я открою вам имя, которым сегодня пользуется мсье Фламан.

Глава восьмая

Гобелен смерти

Натягивая сухую одежду в отведенной мне комнате, я подумал, что способность к здравым суждениям пока мной еще не обретена. Мои часы показывали двадцать пять минут первого, а вся нынешняя катавасия продолжалась с половины девятого, и я все еще был сбит с толку. Кроме того, я капитально проголодался – настолько, что не побрезговал проглотить покрытый табачной пылью кусочек шоколада, который завалялся у меня в кармане. Д’Андрие не спешил нас кормить. Он вел дело с церемонной, диковинной чопорностью, какая отличает официальные приемы в английских поместьях.

Например, каждому из мужчин (кроме Миддлтона) предоставили отдельную комнату, хотя мы легко могли бы разместиться по двое. Это было тем более удивительно, что спальнями явно давно не пользовались, хотя их подмели и застлали постели свежим бельем в знак уважения к Фламану. (Во всяком случае, так обстояло дело с комнатой, где устроили меня.) Я вспомнил, как хозяин шаткой походкой