Коллекция Энни Мэддокс - Шарлотта Брандиш Страница 28

Помещение, где располагался будущий бассейн, не имело ничего общего с умывальной, сияющей свежим ремонтом. Тут всюду попадались осколки старой керамической плитки, кучки цементной крошки и прочий строительный сор.

Откуда-то доносилось тихое журчание, и, осторожно пройдя вперёд, мисс Эппл склонилась над чашей бассейна. Внизу, на глубине примерно шести футов, блестела лужица воды.

– Ну вот! А я что говорила? – с энтузиазмом воскликнула директриса. – Насос работает, значит, смету можно смело сокращать. Мисс Адамсон, вы только представьте, какая здесь будет красота, когда мы все тут обустроим, – она мечтательно обвела комнату взглядом, будто уже видела наяву белоснежные кафельные стены, голубую прозрачную воду и высокий пьедестал для победителей заплывов, затем мельком взглянула на циферблат наручных часиков, ахнула и вновь скомандовала: – А теперь обратно, в холл! И поживее! Дети возвращаются из школы.

Постукивая тростью, мисс Эппл устремилась в обратном направлении, и Оливия, последовав за ней, застала главный момент дня, когда Сент-Леонардс ощутимо преображался, словно существо из плоти и крови, очнувшееся от дремоты. Дом оживал на глазах, и теперь это был не просто хорошо сохранившийся и любовно подновлённый особняк, – нет, сейчас от топота ног в начищенных ботинках и старомодных туфельках с высокой шнуровкой, от птичьих трелей детских голосов, взлетавших под сводчатый потолок с пыльной лепниной, – он стал самим собой: приютом, убежищем, дарующим безопасность и тепло тем, кто нуждался в этом больше всего. Скрипели лестницы, ведущие на второй этаж, беспрестанно хлопала синяя дверь, трепетали на сквозняке сухие лавандовые стебли, и хрустальные висюльки на люстре с вкрадчивым перезвоном исполняли церемониальный танец.

Дети, кто чинно, кто бегом, появлялись на пороге – девочки в одинаковых голубых пелеринках приседали, мальчишки в суконных курточках кивком приветствовали директрису и её спутницу, – и каждый смотрел на Оливию с недоумением и любопытством.

Мисс Эппл сочла нужным её успокоить:

– Не волнуйтесь, дети вас хорошо примут. Мистера Адамсона здесь любили, поэтому мы скажем, что он прислал вас вместо себя. Эмили! Как ты, милая? – остановила она грустную бесцветную девочку с замысловатой причёской из множества тонких белёсых косичек. – И где твоя шапочка?

– Мисс Чуточка разрешила мне пойти без неё. Сказала, что никто и не заметит. А ещё мистер Финни вернул моё сочинение и говорит, что даже у обезьяны в зоопарке почерк лучше, чем у меня. И все смеялись надо мной! А Присси Безивуд теперь дразнится! Говорит, что мой папа – горилла! – и Эмили, обратив к мисс Эппл тусклое личико, с радостной готовностью принялась перечислять свои горести.

– Ох уж эта Присси! – сочувственно покивала мисс Эппл, однако, наученная опытом долгих жалобных излияний, ласково, но твёрдо подтолкнула воспитанницу к лестнице: – Давай-ка, Эмили, поспеши, мисс Мэддокс скоро начнёт занятия, а тебе ещё надо переодеться и выпить своё молоко. И конечно, твой папа вовсе не похож на гориллу. Я поговорю с Присси, чтобы больше не дразнилась.

– А ещё скажите ей, чтобы перестала рисовать в альбоме всяких чудищ! Мне они не нравятся!

– Эмили, детка, вот дразниться – это и вправду скверно, а что уж рисовать в своём альбоме, так это Присси самой решать. Давай-ка, поспеши! Не годится опаздывать, верно?

Одновременно с уходом Эмили поток детей иссяк, и в вестибюле вновь стало сумрачно и тихо. Только лился на мозаичный пол свет сквозь галерею с витражным потолком, и наверху, над перекрытиями этажа, ощущалась возня, и оттуда долетали взрывы смеха и звонкие возгласы. Сквозь них пробивалась смутно знакомая мелодия, и Оливия с удивившей её ностальгией узнала мотив: девичьи голоса выводили старинную шотландскую балладу, которая была в большом почёте среди воспитанниц пансиона Святой Урсулы за её лёгкую непристойность и намёки на «то самое».

Прислушавшись, директриса с мягкой улыбкой, так преображающей её резкие, сухие черты, призналась:

– После школы они всегда такие. Мы не браним их за это, ведь многие начали петь и смеяться лишь здесь, в Сент-Леонардсе. Некоторые дети, что попали к нам, когда-то не умели даже улыбаться.

– Я думала, что здесь живут сироты. Те, у кого нет родителей. А у Эмили, выходит, есть семья?

– Только отец. Он сезонник. То собирает хмель в Шропшире, то колесит по стране, и не может содержать дочь на постоянной основе. Мы часто отпускаем Эмили к нему, когда он приезжает в Лондон, так что девочка не сирота в общепринятом понимании. В приюты, мисс Адамсон, попадают не только уличные дети. Многие вообще не являются сиротами. У некоторых есть родители, но по разным причинам они не могут выполнять свои обязанности либо обеспечивать детям приемлемые условия. Также есть и те, кто просто родился не с той стороны одеяла. Наша задача – предоставить этим детям не только кров и пищу, но и позаботиться об их душевном состоянии. Поэтому каждый, кто работает здесь, должен понимать, что не дети для Сент-Леонардса, а Сент-Леонардс для детей. Какими бы они ни были. Шумными, иногда неприятными, порой копирующими родителей или те неприглядные манеры, которые видели в прошлой жизни. Надеюсь, это вам понятно?

Сказанное шло вразрез с общепринятой практикой, но больше Оливию позабавил викторианский эвфемизм. Такое выражение могла бы подобрать её тётушка Розмари, избегавшая называть своими словами грубые стороны жизни.

Заметив, что директриса выжидающе на неё смотрит, Оливия спохватилась:

– О да, мисс Эппл! Конечно! Я понимаю, не сомневайтесь.

– Терпимость и доброжелательность – большего я от вас не прошу. Никто из детей не должен почувствовать, что им пренебрегают или брезгуют. Признайтесь, Энди вас напугал?

Под строгим взглядом директрисы Оливии и в голову не пришло солгать, даже чтобы заработать в её глазах повышенные очки.

– Да, мисс Эппл. Энди меня напугал. Но я привыкну. И никогда его не обижу!

– У вас и не выйдет. Энди кусается, как хорек, если его тронуть. А ещё он склонен красть, так что держите сумочку в своей комнате и запирайте дверь на ключ. В раннем детстве его обучили воровству, и, боюсь, ребёнок крепко усвоил уроки. Мистер Адамсон с фантазией подошёл к тому, чтобы избавить мальчика от этого порока, но теперь, увы, Энди может вернуться к прежним привычкам. Его разум пока что спит, и реакции мало чем отличаются от звериных повадок. Однако мы не теряем надежды пробудить его сознание. Жизнь в Сент-Леонардсе уже пошла ему на пользу: Энди перестал спать в коконе из тряпок и ковриков, позволил снимать с себя одежду, начал есть