Расследования Корсакова. Комплект из 3 книг - Игорь Евдокимов Страница 103

Открылась ему пещера, в ней – клетка, а в клетке той – крест. Только не обычный. Распята на нем страховидла жуткая, как две капли воды на фигуру, что на кресте, похожая. Да не мертвая, а живая, всамделишная. Дышит, глазами зыркает. И кровь из ран от гвоздей сочится. У подножия креста две чаши стоят. В одну монах кровь чудовищную собирает и пьет. Во вторую – чирк себя ножичком – и свою сцеживает да нечисть на кресте поит. Атаман посмотрел-посмотрел на это все да и вернулся обратно, монаха дожидаться.

Как старец пришел, так разинец ему допрос учинил, лютый, такой, как только разбойники могут. Монах держался-держался, но силы-то у него, что у воробушка. Рассказал все неразумному. Давным-давно чудовище это, прозванное Каафом, наводило ужас в Святой земле. Жажда крови его была ненасытна, а дела – черны, как безлунная ночь. Убивал он людей сотнями, а кого не трогал – так обращал в себе подобных. Не было на него управы, пока не обратились жители за помощью к монахам из далекого горного монастыря.

Бились они со зверем несколько дней. Многие пали, но удалось-таки монахам Каафа одолеть. Не до конца, правда. Лишили они чудовище сил, но как ни старались – не смогли убить. Порешили на том, что зверя ослабевшего отправят на край света и там в темницу особую поместят, дабы не смог он из нее выбраться, даже силы свои вернув. А край света в те времена как раз аккурат на нашу глухомань и пришелся…

Нашли монахи глубокую пещеру, построили над ней часовню, а ее уже обложили заговорами особыми. Да только нельзя супостата бессмертного без присмотра оставлять. Монахи раскрыли, что кровь Каафова особыми свойствами обладает. Кто ее испробует – не будет ни болеть, ни стареть, пока источник не иссякнет.

Кинули монахи жребий, кому выпадет остаться за чудовищем приглядывать. Один, видать, невезучий оказался – и остался стеречь. Обещали ему смену прислать, да только не пришла та смена. Так и коротали они вдвоем столетия – монах и чудовище. Влияние Каафа на весь остров, что в кольце заговоренном, разошлось. А монах его кровью своей подкармливал, дабы самому без средства продления жизни не остаться. Житье их продолжалось, пока атаман не заявился.

Разбойник слушает да запоминает. Кому ж не захочется бессмертным стать? Монах его предостерегает – мол, отведав крови Каафовой, не сможешь ты остров покинуть. Но атаману все нипочем. Отшвырнул он старца, спустился в пещеру – да встал перед зверем. Бахвалился, что ему теперь, с силой приобретенной, никто не страшен будет, а уж с острова он найдет способ выбраться. Взял нож, Каафа порезал, крови хлебнул – и вдруг будто свод небесный содрогнулся. Бросился разбойник наверх, глянул – а дверь в часовню обрушилась. Лежит перед ней монах бездыханный. Не знаю уж, что он сделал, но, думаю, смекнул, что не жить ему теперь, да решил выполнить долг до конца – не выпустить ни атамана, ни Каафа. Так и остался разбойник замурованным на сотню лет почти, пока его мой предок не освободил.

Атаман умный был, людей насквозь видел. Быстро смекнул, как к Маевскому ключик подобрать. Назвался монахом Варсафием да начал нашептывать, мол, хранитель он древней святыни, мощей святого Каафа. А дальше – все, как вы сказали. Сначала завладел моим предком, через него – семьей, а дальше уж деревней. Развел вокруг действа этого религию. Причащал Маевских своей кровью, дабы к Каафовой напрямую не пускать. Маевские уже своей делились на службах с крестьянами. А чем дальше от источника – тем меньше свойств чудодейственных. Крестьяне разве что здоровьем могли похвастаться, а срок жизни им обычный был отпущен. Зато лес и болота их слушались, почва плодоносила, хищники стороной обходили, а коль нападали – так тут же падали, словно отравленные. Так и жили.

Варсафий хоть и пробовал с острова уйти, да не мог – настолько с Каафом кровью сплелся, что и его заговоры с острова отпускать перестали. Мы, хозяева, способны выехать на пару недель, прежде чем хворь заберет, но без крови Варсафия долго нам не протянуть. Крестьяне, быть может, и могли бы дольше пожить, но так как за островом защита Каафова кончается, а куда им бежать? И, главное, зачем?

– Вот вам моя история, Владимир Николаевич, – закончил рассказ Маевский. – Так и стал мой род хранителем тайны Каафа и Варсафия, а заодно – и рабами их.

– Любопытно, – констатировал Корсаков, не в состоянии найти других слов. Установилась тишина, которую нарушали лишь скрипы и вздохи старого дома.

– Секретность наша – обоюдоострый меч, – сказал Андрей Константинович. – Да, жить здесь тоскливо, но чем меньше мир за болотами о нас знает, тем лучше. Представьте, что случилось бы, если бы люди прознали о деревне, где живется тихо, сытно и привольно, без неурожаев и рекрутских наборов? Нет уж, пусть лучше мы будем нести бремя и сторожить Каафа с Варсафием.

– И что, способа снять проклятие нет? – спросил Владимир.

– За Дмитрия беспокоитесь? – проницательно прищурился Маевский. – Нет, Владимир Николаевич, раз вкусивший кровь – пленник этого острова. Дмитрий еще в начале пути, но ведь не просто же так он вернулся? Значит, тоже хворь фамильная одолела. Наш он теперь.

– А если я скажу, что меня такой исход не устраивает? – осклабился Корсаков.

– Все равно поделать ничего не сможете, – покачал головой Андрей Константинович. – Есть, конечно, один способ, как болезнь отогнать на какое-то время. Но вам он не понравится.

– Но вы уж расскажите, а дальше я сам решу.

– Кровь, Владимир Николаевич, – сказал Маевский. – Обыкновенная кровь, не Каафова. Она утихомиривает хворь. Да только легче от этого не становится. Чем больше человек ее пьет, тем меньше собственно человеческого в нем остается и больше звериного. Такой кровопийца становится подобным Каафу. Раскрылось это на вторую зиму, когда брат старого Маевского повадился до крестьян. Мало ему было тех капель, которыми Варсафий делился. Домочадцы скоро заметили, как брат меняться стал. А когда раскрылись его делишки – так сбежал в лес, словно дикий зверь. Далеко не ушел, кружил вокруг деревни. Насилу с помощью Варсафия смогли его тогда изловить, но вернуть человеческий облик уже не удалось.

– И что с ним сделали? – спросил Корсаков.

– Убили. Тварью он стал живучей, но все равно смертной. Изрубили его и сожгли. Видимо, теми же соображениями вы руководствовались, поджигая мой сарай, не