Расследования Корсакова. Комплект из 3 книг - Игорь Евдокимов Страница 102

Он задумчиво извлек из кармана монету и перекатил ее между пальцами.

– Поэтому будь я человеком азартным, то в случае нашей схватки я бы поставил этот рубль на себя. Je suis plein de surprises[67].

Корсаков немного блефовал. Отчасти – чтобы хорошенько напугать Маевского, дабы у того и мысли не осталось причинить им с Дмитрием вред. Отчасти – со злости, так как эта усадьба с ее обитателями, тайнами и болотами, откуда нельзя сбежать, не поставив на кон жизнь друга, порядком опротивела Владимиру. И совсем немного – нужно быть откровенным – из-за собственного неуемного пижонства.

Маевский, однако, не выглядел напутанным. Он опустился в кресло напротив и выжидающе уставился на Корсакова.

– И откуда же у вас столь необыкновенное призвание? – поинтересовался он.

– О, в этом мы с вами немного похожи. Фамильные секреты, знаете ли. Вы обитаете в богом забытых болотах. Мы – якшаемся с нечистой силой.

– И в чем тогда мой фамильный секрет, раз уж вы утверждаете, что разгадали его?

– Попробую описать. Поправьте, если где-то ошибусь. Чуть больше века назад ваш предок нашел в чаще часовню, а в ней – монаха. Он поделился с вашим предком секретом. В часовне сокрыто древнее существо, которое, с одной стороны, заперто на этом болотном острове, а с другой – обладает в его пределах значительной властью. Крупицей этой власти монах и развратил вашего предка и его семью. «Благодать Каафова», о которой шепчутся ваши крестьяне – это кровь. Кровь существа из часовни. Но за все в этом мире нужно платить, даже посреди муромских болот. Кровь – за кровь. Князь Кропоткин, путешествуя по Сибири, открыл прелюбопытнейшие законы сосуществования среди разных животных, каждое из которых поступается частичкой собственной свободы ради взаимовыгодного союза. В случае вашего предка – собственный неприступный феод, послушное население, вечное изобилие. Неплохо для обиженного на весь мир человека. Пока я прав?

– Продолжайте, – произнес Маевский, сохраняя непроницаемое выражение лица.

– Извольте, – согласился Владимир. – К сожалению, полнотой власти над вашим семейством обладает не его патриарх, а отец Варсафий. Ведь он и есть тот монах, найденный вашим предком? – Маевский кивнул. – О, чудо! Монах жив и бодр, а ваш предок – судя по всему, нет. И матушка стареет. Значит, бессмертием-то как раз Варсафий и не поделился. Благодать Каафова не бесконечна, а он – ее единственный властелин. Более того, у этой амброзии есть еще один недостаток. Вкусивший ее оказывается привязан к острову. Отдаляясь от Каафа, он начинает болеть. Отчего возникает еще один деликатный момент – если бесконечно жить здесь, среди болот, то рано или поздно ваше семейство превратится, пардон, в погрязших в кровосмешении вырожденцев. А это никуда не годится, согласитесь! Вам нужна, простите за каламбур, не просто кровь, а свежая кровь. Так вы нашли жену – не по любви, вы просто забрали девушку, которую никто не хватится, и увезли ее к себе. И такую же судьбу уготовили Дмитрию. Да, он угодил к вам случайно, но Татьяна влюбилась в него. Так почему бы не воспользоваться столь удачным стечением обстоятельств. Предположу, что во время фамильных трапез вы начали его, так сказать, незаметно причащать благодатью. А когда он запросился уехать – отпустили, зная, что либо он вернется, либо его сведет в могилу ваше фамильное проклятие. И если называть вещи своими именами, то тайна семьи Маевских очень проста. Вы упыри. Вурдалаки. Кровопийцы из народных преданий. Итак, где я ошибся?

Маевский долго молча смотрел на Корсакова, а потом сказал:

– Вы дьявольски умны, Владимир Николаевич, спору нет. Почти все угадали верно. Только в одном ошиблись. Мы не властелины здешних болот. Мы их проклятые хранители. Позвольте вас просветить.

Настоящих истоков этой истории не знает никто. Все, что я вам расскажу, передавалось из уст в уста, и никто не может поручиться, что сказанное – правда. Варсафий, получив над Маевскими полную власть, как-то разоткровенничался с моим дедом, тот – рассказал отцу, а отец – мне. Это вторая тайна, которую мы храним даже от своей семьи. Так что не обессудьте.

Двести лет назад[68] закончился бунташный поход Стеньки Разина, а для соратников его настали тяжкие времена. Частью бежали они на юг, в Астрахань, где дали последний бой. Но то были самые смелые да отчаянные. Другие попытались скрыться да сидеть тише воды ниже травы. А некоторые тати сбились в разбойничьи шайки да начали грабить что людей государевых, что крестьян простых. Завелась такая стая и в муромских лесах. Возглавлял ее атаман, бывший разинский казак, росту огромного и силищи неимоверной. Имени его теперь не помнит уже никто. Даже он сам.

Вольница разбойничья длилась недолго – прибыли солдаты из Владимира да обложили их, будто волков. Загнали в глухие болота, забили по одному. А кого не нашли – так те сами утопли. Порешили на том и отбыли восвояси.

Только не таков был атаман, чтобы дать себя поймать или в топях пропасть. Гнали его по оврагам и урочищам, по кочкам и тропкам, свистели пули из пищалей над головой, а подчас к горлу подступала тина болотная. Но ушел-таки от погони. Вышел из топей, глянул – а там распятие стоит, жуткое, нечеловечье, по образу и подобию коего мой предок новые повелел сделать.

Другой бы испугался да обратно в болота ушел, но атаман по-другому рассудил. А ну как есть рядом жилище человеческое, где можно будет провизией и вещами нужным разжиться. С теми, кто сопротивляться вздумает, у атамана разговор короткий.

Долго блуждал он, но все-таки вышел к часовне, в чаще сокрытой. А при часовенке – монах, седенький, старенький, крохотный. Не стал его атаман с ходу пугать. Наплел, что, мол, охотник он, заплутавший. А монах и рад гостю. Пригласил в свою келью да давай угощать и про жизнь вольную расспрашивать.

Задержался у монаха атаман. Жизнь на острове уж больно привольная была. Грибы да ягоды будто под ногами растут. Дичь сама на заклание приходит. И все вокруг воле монашеской подчиняется. «Уж не святого ли я встретил?» – подумал себе атаман. И решил задержаться, дабы разузнать секрет старца. Стал дикий казак притворно набожным и смиренным, во всем соглашался с монахом, во всем угождал. Вставал рано утром, молился истово. А сам – глаз да глаз за стариком.

И увидел, что тот нет-нет да нырнет ночью на лесенку потайную, что рядом с кельей. Атаман его не тревожил, не высматривал, только делал