Замок проклятых - Ромина Гарбер Страница 37

Фелипе ищет на планшете место, куда можно вставить зарядку.

– Непонятно, как его заряжать.

Я задираю голову и смотрю на окно над лестницей, огибающее потолок по всему периметру. Мне не дает покоя догадка Фелипе, что где-то там, наверху, находится потайная комната.

– Придумала! Я заберусь наверх лестницы на колесиках, а ты вези меня вдоль полок.

Я поднимаюсь, и мои голова и плечи оказываются на уровне витража. Должно быть, именно так прислуга когда-то протирала тут окна, но, судя по слою пыли на витраже, сюда уже давно никто не поднимался.

– Двигай! – кричу я.

Фелипе медленно катит лестницу, а я внимательно оглядываю стекло в надежде увидеть какой-нибудь шарнир или потайной механизм. Лестница делает почти полный круг в башне, когда я наконец замечаю окно.

– Стоп! – кричу я и, как только лестница останавливается, тянусь к щеколде на окне. Я распахиваю грязное витражное окно и вижу за ним балкон.

– Залезай сюда, – машу я Фелипе, – и тащи с собой еду!

Он лезет и, добравшись до верха, протягивает мне корзину, я просовываю ее в окно, потом хватаюсь за раму, подтягиваюсь и выпрыгиваю сама. Фелипе не отстает от меня.

Балкончик совсем маленький, мы едва помещаемся на нем, а металлическое ограждение очень ненадежное, я с легкостью могла бы проскользнуть между широко расставленными железными прутьями. Но отсюда открывается просто потрясающий вид: зеленые луга, густой лес, крошечный городок Оскуро и горы на горизонте… Сверху мир кажется таким огромным, а небо – бесконечным… Ла Сомбра будто парит над всем. В этот момент я легко верю, что замок может оказаться черной дырой, которая поглотит весь мир – и нас вместе с ним.

Мы садимся, и Фелипе раскладывает крекеры и маленькие пластиковые контейнеры. Он намазывает на крекер немного оливкового тапенада[69] и протягивает мне, потом делает и себе так же. Хрустящая корочка в сочетании с горьковато-соленой начинкой – это очень вкусно. Я с аппетитом съедаю крекер с тапенадом.

– Я не нравлюсь твоей тете, – заявляет Фелипе, протягивая мне крекер уже с другим соусом.

– С чего ты так решил? – спрашиваю я, мне любопытно, почему он так думает.

– Раньше я часто слонялся вокруг замка, надеялся, что она попросит меня помочь занести что-нибудь внутрь, и тогда я наконец увижу, каков замок внутри. Я перестал приходить только после того, как она позвонила родителям и сказала, что я преследую ее. – Он хихикает и хрустит крекером.

Я хохочу, потом одобрительно мычу, попробовав восхитительный взбитый трюфельный крем.

– Что ты помнишь о своем детстве? – спрашивает Фелипе.

Он достает из корзинки буханку хлеба и отламывает ломтик. Потом делит его на два куска и намазывает каждый из кусочков сливочным маслом. Перчит один из них и протягивает мне.

– Первое, что я помню, – это снег, – отвечаю я, глядя на белый хлеб, усыпанный черными звездочками перца, – а еще деревянную хижину, красные сани и толстый фиолетовый пуховик. Когда я была маленькой, мы путешествовали по Монтане, Вайомингу и Колорадо. В десять лет я попросила родителей переехать куда-то в более теплое место, подростком я жила в Техасе, Аризоне и Флориде.

Я откусываю кусочек хлеба и думаю, какое разное детство у меня и у Фелипе. Он рос в одном и том же доме, в котором планирует остаться навсегда, тогда как я жила где только можно, а родного дома у меня никогда не было… до сих пор.

– Какими они были? – спрашивает Фелипе. – Твои родители?

У меня внезапно пропадает аппетит. Мне не хочется рассказывать о них… Но, если я перестану о них говорить, они исчезнут навсегда.

– Мы часто шутили, что мама у нас крылатая.

–Alas?[70]– переспрашивает по-испански Фелипе, изображая крылья руками.

– Не в прямом смысле. Просто мы с папой так ее воспринимали. Она всегда будто летела вперед. Просыпалась первой и планировала, каким будет день.

– А с кем ты была ближе, с ней или с отцом?

– Мы втроем были друг для друга целым миром, – отвечаю я через какое-то время, – только мы и были друг у друга. Больше у нас ничего и никого не было. Думаю, мама в глубине души была одиночкой. Ей многое нравилось делать в уединении, поэтому, наверное, больше времени я проводила с папой.

Мой голос срывается, я закашливаюсь. Мне хочется остановиться, но разве можно рассказать о маме и ничего не сказать о папе? Это предательство!

– Я всегда хотела стать такой, как он, – говорю я, и после этого признания слова вдруг льются рекой, будто что-то высвободилось внутри меня, что мешало говорить, я не смогла бы сейчас замолчать, даже если бы очень хотела. – С детства он позволял мне помогать ему в работе. Научил меня читать, водить машину, играть в покер.

Я должна выяснить, кто убил его и маму, ведь на этот раз сам он не сможет раскрыть преступление.

– Ты говорил, что у тебя с собой книжки? – спрашиваю я, мне хочется сменить тему. Я наклоняюсь, чтобы заглянуть в корзину.

– А, точно, – невнятно произносит Фелипе, у него рот набит едой. Прожевав и проглотив, он объясняет: – Сначала осмотрим тут все, потом достану книжку.

– Ладно, пойдем дальше, – соглашаюсь я, и мы складываем в корзину остатки еды.

Беатрис может вернуться в любой момент, и, если я хочу получить от нее хоть какие-то ответы, нужно постараться не разозлить ее и выпроводить Фелипе до ее возращения.

– Тебе лучше долго здесь не задерживаться, тетя может вернуться, – говорю я Фелипе, когда мы идем через зеркальную комнату.

– Но ты еще не все мне показала, – возмущается он.

Когда мы подходим к развилке, он сворачивает в коридор, ведущий в сторону восточного крыла замка. Я в четвертый раз иду сквозь череду пустых комнат к собору без окон. Интересно, заметит ли Фелипе красный ковер, скрывающий люк в пурпурную комнату? Нет, он не обращает на него никакого внимания.

– Здесь больше не на что смотреть, – говорю я, – правда, тебе лучше уйти, пока…

– Поймай меня!

Фелипе внезапно срывается с места, и после секундного замешательства я бросаюсь за ним.

– Фелипе!

Он сворачивает в кроваво-красный коридор.

– Подожди! – кричу я.

Он проносится сквозь обеденную залу и что-то ищет в корзине.

– Фелипе!

Он бежит вверх по парадной лестнице, и, когда я догоняю его, мне в лицо летят крекеры. Он хохочет, а я кричу:

– Ты рехнулся?

Я уворачиваюсь от очередного крекера и бегу вслед за ним по коридору, ведущему в сторону лунного храма. Мы бежим, Фелипе выхватывает из корзины горсть винограда и собирается