Замок проклятых - Ромина Гарбер

Ромина Гарбер

Замок проклятых

© 2024 by Romina Garber

© Базян Л., перевод на русский язык, 2025

© Издание на русском языке, оформление. Издательство «Эксмо», 2025

* * *

Посвящается Лео – моему возлюбленному.

Пандемия привела нас в один и тот же город, а крупная радиостанция организовала свадьбу, о которой мы мечтали.

Наша история любви только началась – и уже превратилась в захватывающее приключение.

Дорогой читатель,

«Замок проклятых» – это самая мрачная моя история, и она сильно отличается от других моих книг.

В книге полно горя. В ней рассказывается о самоубийствах, проблемах с психическим здоровьем, описывается смерть родителей, секс и насилие. Пожалуйста, убедитесь, что вы в состоянии читать о подобных вещах.

Эстела оказалась в ловушке в мрачном замке, боль от пережитой утраты мучает ее. И все же даже из черной глубины своего отчаяния она может разглядеть свет далеких звезд.

В этом кроется главная загадка человеческого сердца – мы никогда не перестаем надеяться.

На следующих страницах вы прочтете: «No hay luz en Oscuro»[1]. Но это неправда.

Пусть главной мыслью этой готической истории – даже если это не очевидно – будет вот какая: «Даже в самой непроглядной тьме есть свет!»

Que Brálaga los bendiga[2],

Ромина Гарбер

_____

Если вам нужна помощь, звоните по телефону на горячую линию по предотвращению самоубийств.

* * *

Замок проклятых

Вы не думаете, что существуют вещи, которых вы не понимаете, но которые тем не менее существуют, что есть люди, которые видят то, чего другой не может видеть?

Брэм Стокер. «Дракула»[3]

Семь месяцев назад

Клубы черного дыма обвивают металлические поручни поезда в метро. Я моргаю – они исчезают.

Мы едем в метро, в нашем вагоне двадцать шесть пассажиров, включая нас. Самой младшей семнадцать (это я), самому пожилому – восемьдесят с чем-то (старик позади папы).

Мы с родителями не садимся, как и две женщины в чистых строгих костюмах: они опасаются их испачкать, присев на бесцветные сиденья. Немецкие туристы устроились в конце вагона, от них несет пивом и табаком. Четыре девочки-подростка в плиссированных школьных юбках сидят напротив меня, тесно прижавшись друг к другу, и о чем-то перешептываются.

Я смотрю на них и думаю: понравилась бы мне их жизнь или нет? Каждый день вставать утром в школу, жить по расписанию, возвращаться каждый день в свою спальню…

– Что скажешь о них? – спрашивает папа.

Я выгибаю шею, чтобы разглядеть названия учебников, выглядывающих из сумки с накладными звездочками: «Физика», «Математика», «Политология».

– Старшеклассницы.

– Больше ничего не скажешь?

Папа будто бросает мне вызов, поэтому я приглядываюсь внимательнее. Школьницы смотрят в экран телефона, который одна из них держит под странным углом. Я поворачиваю голову и вижу в другом конце вагона целующуюся парочку.

– Они снимают вон тех людей…

Я замолкаю, потому что одна из девочек вдруг поднимает голову и смотрит прямо на меня. Меня поражает, какие темные у нее глаза – черные как смоль.

Она оглядывается, будто раздумывает, как бы ей сбежать. В отличие от своих подруг она не накрашена, не носит ни бус, ни серег, ее явно больше волнует сам телефон, чем влюбленная парочка, которую он снимает. Это устаревшая модель телефона с одним объективом для съемки.

– Они взяли телефон черноглазой девочки, – шепчу я папе, меня едва слышно. – Возможно, те три испытывают ее? Если она пройдет испытание, они примут ее в свою компанию.

Я смотрю на папу, чтобы узнать, что он думает о моих предположениях. Он приподнимает густую бровь и одобрительно подмигивает мне, я улыбаюсь в ответ.

– Она доминиканка по происхождению, – тихо объясняет он, – ее мать работает в школе, так что, скорей всего, она боится попасть в беду.

Он ловит мой удивленный взгляд и добавляет:

– Я слышал на платформе, как она разговаривала с матерью по-испански по этому мобильному телефону.

Я возмущенно скрещиваю руки на груди.

– По правилам нельзя использовать полученную заранее информацию, и потом…

– Платформа тоже считается, мы же не только в вагоне играем…

– Когда начнешь учить меня испанскому? – перебиваю я папу. – Вы с мамой используете его как секретный язык, чтобы я не понимала!

– Ты достаточно взрослая для этой игры? – спрашивает мама – она всегда меняет тему, когда я прошу научить меня испанскому.

Или когда я упоминаю Аргентину, откуда они с папой родом. Она меняет тему всякий раз, когда я говорю об их прошлом.

– «Достаточно взрослая?» – повторяет папа. – Лив, твоя дочь по-прежнему обожает играть в прятки, а список правил, которые она придумала для этой игры, длиннее Конституции!

Родители хихикают, и, хотя я привыкла к их насмешкам, сегодня мне неприятно.

Краем глаза я снова вижу черный дым, он окутывает пассажиров вагона. Я открываю рот, чтобы что-то сказать, но дым испаряется в ту же секунду, так же быстро, как и в прошлый раз, как будто никакого дыма и не было.

Вероятно, у меня глазная мигрень. Я сама поставила себе диагноз. На прошлой неделе я начала боковым зрением видеть какие-то пятна и посмотрела симптомы в интернете. Приступы длятся недолго, можно и не обращать на них внимания.

Я разглядываю четырех школьниц. Не могу не заметить, как изящно облегает их тела школьная форма, как блестят их ногти, как красиво они причесаны. Я смотрю на вьющиеся кончики своих волос, собранных в хвост, на свитер, который мне велик, на слишком длинные мамины джинсы… и меня охватывает чувство обделенности чем-то, чему я не могу дать названия.

Старик позади папы кашляет в платок. На нем остаются красные пятна. Он сворачивает его и опасливо оглядывается на женщину рядом, но она слишком поглощена телефоном, чтобы что-то заметить. На вид она сильно моложе его, скорей всего, это дочь старика.

– Пап! – Мой мозг снова работает в полную силу, будто внутри него активизируется большее, чем обычно, количество нейронов. Папа считает, что у меня сильный исследовательский инстинкт. Он называет меня прирожденным сыщиком.

– Что, Стелла?

– Этот человек кашляет кровью.

Папа поворачивается в сторону старика.

– Какие-нибудь еще симптомы заметила?

– Рауль! – возмущается мама. – Не поощряй ее.

Я присматриваюсь к пожилому мужчине, отмечаю, как кренится вправо его голова, будто частично сдутый воздушный шарик.