Плюшевые мишки не умирают - Чо Йеын Страница 36

Неожиданно воцарившуюся тишину наполнил пугающий запах крови. Хваён привалилась спиной к перилам и попыталась отдышаться. За столь короткое время слишком многое пришлось пережить. И произошедшее не укладывалось в голове. В сухом остатке – пистолет без патронов, учетная книга и рюкзак с несколькими купюрами. В попытке избавиться от дрожи Хваён с силой ударила себя по щекам. Тщательно проверила, по-прежнему ли на месте ее руки и ноги. Как бы то ни было, самое главное, что она осталась жива. Ведь это дало ей новый шанс.

– Что теперь будем делать? – спросил притаившийся в капюшоне плюшевый медведь.

От напряжения ноги девушки жалко тряслись, но времени витать в облаках не было.

– Сначала нужно уйти отсюда.

– И куда мы пойдем?

Хваён ответила после недолгих размышлений:

– Есть только одно место.

Догадаться, о чем она, было нетрудно. Мишка замолк. Девушка же прибавила уставшим голосом:

– Но сначала не мешало бы помыться.

Хваён направилась прямиком к знакомой триста третьей квартире.

Сейчас пять часов вечера, а значит, все ребята ушли на работу, да и Ёнчжин теперь мертв. В крови было абсолютно все: и ботинки с верхней одеждой, и даже волосы. В таком виде по улице не походишь. Хваён ввела пин-код и заглянула в открывшуюся дверь. Как и ожидалось – тишина. На диване, правда, кто-то спал, но так крепко, что можно было не обращать внимания. Девушка на цыпочках тихонько пробралась в большую комнату, служившую ей спальней. Она даже обувь спрятать не забыла. Захотелось принять душ и переодеться.

– Я помоюсь и вернусь, так что охраняй рюкзак.

– Не уверен, что смогу что-то защитить с таким телом, но как скажешь.

Плюшевый медведь не врал: помимо того, что он был весь вымазан в грязи, лапа и ухо были оторваны, а вата вывалилась наружу – в общем, вид малоприятный. Хваён пообещала, закрывая дверь:

– Попозже я тебя подлатаю.

«А перед этим было бы здорово найти мое настоящее тело», – подумал Тоха и привалился к двери ванной. Изнутри раздался освежающий плеск воды. Был бы в нормальном теле, наверное, давно бы уже задремал. А сейчас он даже поспать не мог.

Острая опасность миновала, и теперь в голове крутился лишь разговор Хваён с Чэ. Его дядя – тот, кого она хочет убить. О том, что три года назад их настигли одни и те же обстоятельства, Тоха слышал от ребят из школы. Но он и подумать не мог, что девочка бросила учебу из-за мести.

Неожиданно в голову ворвалась следующая мысль: «А что, если Хваён не знает, что я приемный сын Хан Чонхёка? Да нет, вряд ли. Конечно, знает. Но тогда почему она не обратилась ко мне? Раз испробовала все, чтобы подобраться к нему. Раз у нее к дяде столько вопросов, что пришлось аж к наемнице обращаться». Да, они расстались на не очень приятной ноте, но ведь не настолько, чтобы совсем не иметь возможности связаться друг с другом. «Я же был ее близким другом, так почему?» – с горечью вопрошал юноша.

Забавно, что в такой ситуации он чувствовал раскаяние. Тоха взглянул на свою разорванную в клочья лапу и тяжело вздохнул. Ему повезло представиться Хваён ненастоящим именем. Если бы девушка узнала, что он – Хан Тоха, так и бросила бы его в кладовке на крыше мотеля «Виноградинка». Но до бесконечности врать не получится.

Тоха бы очень хотелось, чтобы Хваён забыла о мести и позаботилась о своей безопасности, но теперь это казалось невозможным. Она точно дойдет до конца. Как-нибудь, но дойдет. К тому же по иронии судьбы, чтобы найти свое настоящее тело, нужно сначала узнать, где оно находится. Для этого – вернуться домой. А чтобы вернуться домой, понадобится помощь. Как минимум чтобы попросить кого-нибудь отправить его посылкой по почте. Получается, их цели совпадали. Тоха пришел к окончательному решению. Но тогда возник новый повод для сомнений.

Правда ли дядя убил ее маму?

Если да, то что это меняет? Даже просто вообразить такое было тяжело, но слова Хваён имели смысл. Тоха как-то раз видел документальный фильм, в котором рассказывалось об аллергии, которая проявляется вследствие какой-либо травмы. Некоторые шокирующие события не проходят бесследно для нашего тела и даже меняют его алгоритмы. И чтобы кто-то съел нечто, что его тело отказывается принимать вплоть до аллергической реакции? Если Хваён не врет, это действительно было странно.

Если мама не сама съела тток, то есть только три варианта. Первый: Хан Чонхёк заставил есть силой. Второй: сработала угроза или что-то еще. Третий: причина смерти сфабрикована.

Это было слишком громким делом с большим количеством жертв. В память врезалось то, насколько быстро после признания и смерти преступника прекратили расследование – и это невзирая на масштабы инцидента. Все, что произошло после трагедии, было словно в тумане. Сейчас Тоха не мог вспомнить практически ничего о тех событиях. Он был несовершеннолетним, поэтому всем руководили знакомые взрослые. У Хваён ситуация, скорее всего, не сильно отличалась. Она осталась совершенно одна, и смерть мамы опустошила ее сильнее, чем кого-либо. Девушка не могла справиться с ситуацией в одиночку.

По всем ли правилам провели вскрытие? Чонхёку – с его-то положением – в провинциальном городе подделать официальные документы проще простого. Ведь даже Юнхёк, бивший Тоха, принимал определенные меры и подделывал документы о состоянии здоровья сына, чтобы никто не подал на него заявление о жестоком обращении. Это даже подлогом не назовешь. Один звонок в ближайшую больницу – и готово. Так что и отчет о вскрытии сфальсифицировать вполне реально.

Поэтому верить официальной причине смерти мамы Хваён нельзя. Никакие обстоятельства того дня, какими они описаны в документах, не вызывали доверия. Намерения Хваён похитить Чонхёка были вполне понятны. Он – единственный выживший и единственный свидетель. Правда о необъяснимой смерти так или иначе связана с ним.

Тоха задумался о том, каким был Чонхёк, когда они стали жить вместе: «Он… Способен ли он на убийство? Не знаю. Как человек вообще оказывается способен на убийство?» В глазах парня дядя был подобен чистому листу. Оценить его было невозможно. Да, они жили в одной квартире, но почти не разговаривали друг с другом: когда Чонхёк был дома, он вечно торчал в комнате Тохёна или в своем кабинете.

Еще один факт – он любил своего родного сына. И это было очевидно. Об этом говорили не слова, а выражение его лица. Но