Плюшевые мишки не умирают - Чо Йеын Страница 30

Чон Чини успокоилась. Только вместо этого он стал повсюду таскать с собой игрушки. Забирался под одеяло с ними в обнимку. Его комната была забита мягкими вещами разного размера. Пушистыми тельцами с пластиковыми глазами. Кусками ткани, внутри которых не органы и душа, а вата. И для Юнхёка подобные «милые» вещи были как бельмо на глазу. «Вот сукин сын. Что тебе мешает быть таким же, как Хан Тохён? Да что такого я тебе недодал в отличие от того человека?» – причитал он.

Только потом Чини смутно начала понимать. Хан Юнхёк больше всех остальных любил себя. Для него ребенок – его альтер-эго. Вот почему мужу не было совершенно никакого дела до того, что Тоха унаследовал не от него, а от нее. До тонких русых волос, необычайно длинных ресниц, приподнятых уголков губ, будто тронутых вечной легкой улыбкой. До худощавого телосложения и ранимой натуры, до глаз, что постоянно видят то, чего нет. Столь эгоцентричный образ мышления Юнхёка со временем начал вырываться наружу бесконтрольно: дошло до того, что вину за все ненавистные стороны Тоха он взваливал на жену. Когда он злился на сына, без конца называл его «бабой», и, выплевывая это слово, Юнхёк всегда смотрел на Чини.

– Сукин сын, собираешь этот плюшевый мусор как баба. Раз тебе так нравятся эти клочки шерсти – сиди с ними хоть всю ночь. Пока совесть не проснется, даже не думай – и шагу отсюда не ступишь.

В тот день, после того как Тоха затащили вместе с игрушками в ванную, Чини сильно поругалась с Юнхёком. Она знала, что муж уже довольно давно встречается с другой женщиной. День ото дня от него по возвращении домой исходил незнакомый запах, а стоило Юнхёку открыть рот – тут же начинались разговоры о племяннике. В такие моменты его взгляд сильно напоминал взгляд ее матери. Мол, ты провалилась, и это было вполне ожидаемо. Взгляд, который говорил: «Ты умрешь, будучи несчастной». Прошлое, проклятия и голоса навалились на Чон Чини.

«Ха, ну и по чьей это милости?!»

Однако теперь женщина взглянула на ситуацию иначе, не так, как в прошлом: Чини решила, что не пойдет ко дну в одиночку. «Рушится моя жизнь – обрушится и твоя. Провалюсь я – провалишься и ты. Я не сама по себе родила ребенка, мы оба его родители! Почему это в его состоянии виновата я?!» – возмущалась она.

После словесной перепалки повеяло запахом масла – он исходил от подобранного Юнхёком у двери соседского ттока. Взглянув на угощение, Чини вспомнила о словах матери перед смертью. Это было похоже на инстинкт, который передался ей через кровь. С незапамятных времен тток был неотъемлемой частью любого застолья. Чини знала, что Юнхёк сходит по сладкому ттоку с ума. И заметила, что от угощения исходил странный запах миндаля. Она сказала, что переложит блюдо в более красивую тарелку, и понесла его на кухню. Хан Юнхёк, видимо посчитав это за жест примирения, разрешил взять его карту и отправиться в выходные на шопинг.

– Дорогой, может, тебе заодно купить новый костюм для гольфа? – Ответила на предложение Чон Чини, пока поверх ттока с масляным запахом наливала сверху еще масла. Больше она ничего не сделала.

Мать Тоха с любовью посмотрела на тток, который она аккуратно переложила в тарелку известного бренда – им пользовалась одна из европейских королевских семей. Глядя на то, как муж жадно пихает в рот обожаемое им лакомство, Чини без конца обдумывала слова матери. «Держись подальше от праздничных блюд с запахом масла». «А что там дальше было? Странно, – думала она. Раньше эти слова постоянно крутились в голове, словно отпечатались где-то на задворках разума, а теперь никак не приходили на ум. – Она сказала держаться подальше. Подальше. Но почему? Почему ты до самой смерти указывала мне, что делать?»

Хан Юнхёк с вымазанным маслом ртом пододвинул к жене тарелку и предложил ей попробовать. Чон Чини отказалась. Но тут… Откуда-то донесся запах земли… Она на секунду оглянулась и увидела, как на семейной фотографии, что стояла на островке обеденного стола, что-то появилось. Между ней и ее мужем выделялось нечто сильно худощавое. Точь-в‑точь мать, какой Чини ее помнила.

Женщина пристально взглянула на фигуру в фоторамке. Запах земли становился все более насыщенным, овладевая обонянием Чон Чини. Вместе с тем ее резко одолел голод. Настолько сильную потребность в еде она не чувствовала никогда. Из памяти стерлись и легкий запах миндаля, исходивший от ттока, и тот факт, что она сама же налила сверху кунжутное масло. Сейчас от угощения, сияющего, словно драгоценный камень, тянулся лишь аромат фермерского масла, за бутылку которого на рынке просят по пятьдесят тысяч вон. Чон Чини протянула руку к опустевшему – будто бы в нем дырку проделали – животу. Возможно, так же себя чувствовал и герой одного из древних мифов, Эрисихтон, что разгневал бога и обглодал собственную плоть[31]. Женщине хотелось запихнуть в рот хоть что-нибудь. Ей казалось, что иначе ей придется пожрать собственное тело, своего мужа и ребенка… А перед Чон Чини светился аппетитный сладкий тток – после Юнхёка от него осталось всего около трети.

Чини протянула руку и схватила самый большой и самый аппетитный кусочек. Положила в рот и пожевала. Когда она раскусила мягкую оболочку, сладкая начинка просочилась наружу и пробудила вкусовые рецепторы. Второй кусочек, третий – Чини затолкала в рот весь оставшийся тток и, разом прожевав, проглотила. Вкус был что надо. Сладость, мягкость и ароматный запах масла. Во рту взрывались фейерверки. С улыбкой до ушей мать Тоха посмотрела на мужа. Хан Юнхёк бился в конвульсиях, выворачивая конечности.

Ах этот запах масла!

Первым кровью начало тошнить Юнхёка. Схватившись за горло, он катался по полу в агонии. Посмотрев на эту сцену, Чини почувствовала приближение собственной смерти. Голод пропал, оставив после себя лишь тошноту и жар. Она раздирала объятое пламенем горло, чувствуя, как плавятся и просятся наружу ее внутренние органы, пока в голове бесконечно крутились слова покойной матери. Перед тем как навсегда закрыть глаза, Чон Чини взглянула на тощие ноги, что стояли в луже выблеванной ей крови. Ноги пожилой женщины, худые настолько, что просвечивали кости. Чертова старуха. Чертовы кровные узы. Прожигая эти ноги налитым кровью взглядом, Чини сплюнула сгусток крови и заговорила: «Как ты и сказала, меня настигло несчастье. Я съела праздничное блюдо с запахом масла. Теперь ты спокойна? Но что же ты сказала в конце? Почему я никак не могу вспомнить?»