Холод в Берлине - Эуджен Овидиу Кирович Страница 21

– Говорят, специально попросил оставить его здесь.

– И оставили – так легко?

– Вспомните вашего друга капитана Гарднера. Он воевал в Италии и Франции, а потом его перевели сюда.

– Он служит в разведке, это совсем другое.

– К чему именно вы клоните?

– Можете считать меня сумасшедшим, но кажется, Белфорда придумали во время войны пропагандисты, и теперь я гоняюсь за призраком.

– Зачем его выдумывать? – недоуменно спросил Лейтон.

– Однажды в клубе я разговорился с пьяным офицером, и он мне рассказал, что «Омаха-бич» – это грязный секрет высадки в Нормандии. Разведка союзников не выявила реорганизацию береговой обороны, которую провел в марте Роммель[17]. К примеру, генерал Брэдли[18] понятия не имел, что пляж теперь защищает триста пятьдесят вторая дивизия, элитное немецкое подразделение. Результатом стала кровавая бойня.

– Послушайте, Джейкоб, вы журналист, а не писатель-фантаст. Вам следует обуздать воображение и придерживаться фактов. Уверен, Белфорд столь же реален, как мы с вами. Когда-нибудь вы с ним встретитесь. А теперь давайте обмоем ваше новое пальто.

Официант принес нам заказ, и я «умял» его, как сказал бы британец Лейтон, тот же погрузился в раздумья и едва притронулся к своей тарелке. Но при этом он опрокинул еще пару стаканов скотча. Под глазами у него висели отечные мешки, а на носу и щеках виднелась сеточка красных капилляров. Лейтон переводил взгляд с одного столика на другой и время от времени приветственно кивал знакомым офицерам. Он походил на моего профессора в колледже, Николаса Биггса, который пытался убедить меня после окончания учебы стать ассистентом преподавателя.

– Я узнал о деле Амалии Шульц, – мягко произнес он, когда официант убрал со стола тарелки и принес нам чай. – Девушки из французской военной администрации.

– Как?

– Не все ли равно? – пожал он плечами. – В тот вечер вы случайно обронили подсказку, которую я подобрал. Очень просто. Так и узнал всю историю.

– Не думаю, что убийца – ее любовник Дюплесси, тем не менее он посреди ночи бросил девушку в советском секторе.

– Некрасивый поступок, согласен, – кивнул он. – Но все хорошо, что хорошо кончается.

– Вы называете это хорошим концом?

– Разве вам не сказали? – Лейтон выглядел удивленным. – Ее нашли. На следующий день она объявилась у родственников в Штутгарте.

Я уставился на него, не веря ушам:

– Кто вам сказал?

– Полицейские. Они поговорили с ней по телефону, пока вы лежали в больнице. Она узнала, что ее объявили в розыск, и позвонила в участок из Штутгарта. А также в свой отдел во французской администрации.

– Ее семью арестовали два года назад и отправили в Дахау, где все и погибли.

– Вероятно, у нее в Штутгарте все-таки остались какие-то родственники.

– Все равно это невозможно.

– Почему?

– Потому что в тот вечер ее убили.

– Ну, Шульц сказала, что в советском секторе на нее напали, поэтому она решила покинуть город и отправиться в Штутгарт, во французскую зону[19]. Дело закрыто. Вы должны радоваться, что девушка жива и здорова.

Я осушил бокал и попросил официанта принести еще один.

– Будьте осторожны, – предупредил Лейтон. – Насколько я слышал, пенициллин плохо сочетается с алкоголем.

– Я видел тело! Она была мертва! И у меня есть фотографии в подтверждение!

– Фотографии?

– Да, в тот вечер я взял с собой фотоаппарат.

– Вот оно как.

Официант принес мне бокал, и я залпом его осушил.

– Расслабьтесь, – сказал Лейтон. – Вы же журналист. Не принимайте всю эту историю близко к сердцу.

– Амалию убили и сейчас пытаются замести следы. Сперва спрятали тело, а теперь эта дешевая уловка с мнимым звонком из Штутгарта… Ее соседка работает в том же отделе. Нужно с ней поговорить.

– Подождите минутку. Кто пытается замести следы?

– Виновные. Французы, русские, наши ребята, не знаю. Они все замешаны.

Уперев локти в стол, Лейтон положил подбородок на переплетенные пальцы.

– Послушайте, Джейкоб. Некогда правила устанавливали мы с нашими традиционными противниками французами, порой в тандеме с фрицами. Однако старые добрые времена прошли. Теперь мы все зажаты между двумя исполинами, готовыми в любой момент вцепиться друг другу в глотку. Вы знали, что до Первой мировой мы никогда не отправляли за границу более одиннадцати тысяч солдат? Все потому, что мы не верим в силу одних только пушек и штыков. Сейчас Индия жаждет независимости и вскоре, вероятно, ее добьется, однако интеллектуальная и финансовая элиты страны по-прежнему будут говорить по-английски. Теперь миром правят эти два исполина, мир изменился: в настоящее время существует лишь грубая сила. И нам лучше полагаться на Штаты, потому что без их войск в Европе и без их новомодной бомбы Красная армия уже через пару месяцев достигнет Атлантики и будет резвиться на побережье. Нам нужна американская армия, нужны американские деньги, нужны американские ресурсы.

– Какое все это имеет отношение к делу, которое мы обсуждаем?

– Не уверен, но, возможно, в кулуарах происходит нечто нам с вами неведомое. Если хотите поиграть в лихого журналиста, то вы не в том городе и не в то время. Никто и пальцем не пошевелит, чтобы вам помочь.

К нашему столику подошел молодой офицер, явно подвыпивший, в расстегнутом пиджаке и криво повязанном галстуке, свисающем с шеи.

– Мэгги – шлюха! – заявил он.

– Еще какая, – кивнул Лейтон.

Офицер помешкал пару мгновений, открыл рот, пытаясь что-то добавить, но передумал, вернулся к своему столику и щелкнул пальцами, подзывая официанта.

– В общем, старина, на вашем месте я бы проверил историю со Штутгартом, прежде чем предпринимать следующие шаги, – подытожил Лейтон. – Знаете, ведь она может оказаться правдой.

6

Забрав фотографии, я сел на трамвай, потом на другой и наконец прибыл в полицейский участок, по дороге размышляя, есть ли хоть малейшая вероятность, что неожиданный поворот событий – это не подлая уловка. Может, девушка, которую я видел той ночью, все-таки не была мертва и, пока я искал телефон, очнулась и ушла?

Сотрудник за стойкой сообщил, что Бауэр еще не пришел, но должен явиться с минуты на минуту. Ожидая его на скамейке во дворе, я открыл папку и изучил увеличенные снимки, по-прежнему мутные и зернистые. Каждый изображал отдельную деталь: голову, грудь и так далее. При тусклом послеполуденном свете я внимательно рассматривал лицо девушки: полуприкрытые глаза, рот, похожий на зияющую рану, челюсть в синяках. Нет, невозможно представить, чтобы Амалия Шульц была еще жива. Я убрал снимки в папку и закурил, дрожа от холода, от которого не спасало даже новое пальто.